Иномиры - Александр Казанцев

Толпа дикарей вместе с царьком направилась к морскому берегу. В одном месте над ним поднималась скала. Словно срезанная, она обрывалась в воду.

Легкие волны лениво набегали на низкую часть берега, где у самой кромки была оставлена привязанной к волокуше пленница.

Но сейчас она мало занимала участников шествия.

Шаман взобрался на скалу первым, неся в руках мертвую голову найна.

Хромой бородатый раб отставал, и его нещадно подгоняли ударами дубины по плечам и сгорбленной спине.

Под обрывом на дне моря темнела яма. Никто не измерял ее глубины. Там и поселилось «божество»-осьминог, которому приносились постоянно жертвы.

Дойдя до обрыва, люди увидели всплывшее на поверхность страшное, безобразное «божество» со множеством гибких рук, растущих прямо из головы. Оно было целиком поглощено созерцанием добычи, привязанной к волокуше. Злобно посматривал хищник на подошедших своими выпуклыми, казалось, осмысленными глазами.

Дикари на холме в ужасе упали на колени, уткнув лица в землю. А шаман, заметив, что «божество», не дождавшись очередной жертвы, решило само искать добычу на берегу, поторопился умилостивить его, бросив в воду мертвую голову найна — знак удачной охоты.

«Божество» же, раздраженное сопротивлением отбивавшейся ногами добычи, услышав всплеск, схватив девушку, тотчас ослабило объятия, но не отпустило полузадохнувшуюся Олю.

А она думала об Альсино, которого вот так же захватил когда-то спрут. Но придут ли к ней, как к нему, на помощь дельфины?..

Мертвый найн все-таки оказал ей последнюю услугу, пусть даже и после смерти: он отвлек внимание душившего ее осьминога.

Прислужники шамана, едва он бросил «божеству» первое приношение, вскочили и по его знаку поставили хромого раба на краю обрыва. Царьку же передали тяжелую «меч-пилу».

Царек молодецки взмахнул замысловатым оружием и размозжил беззащитному рабу голову. Тот свалился с обрыва в море и сразу пошел ко дну.

На поверхности тотчас расплылось кровавое пятно. Осьминог при виде этого бросил свою норовистую добычу и нырнул в глубину за привычным приношением.

Дикари стали истошно голосить, вторя визгливому голосу шамана.

Насыщение «божества» состоялось.

Покушение спрута на Олю никого не интересовало, да мало кто и заметил сверху это происшествие.

Оле же было нелегко прийти в себя от душившей ее натянутой веревки и от холодного, опустошающего взгляда чудовища, с которым она встретилась глазами. У нее было ощущение, будто она посмотрела в глаза и царьку, и шаману — тем, кто убивал найна, захватил ее и держит, как объятия спрута.

Примитивные, жестокие люди опередили найнов в своем развитии, но живут убийствами и поклоняются убийце. И чем же их общество может отличаться от спрута?

Оля сама не понимала, как могла вынести выпавшее на ее долю испытание, как не потеряла сознания, не умерла со страху.

Может быть, причиной был Альсино, в ее мыслях не покидавший ее?

Она осталась жива, но, как и у всякого живого человека, организм ее в положенное время настойчиво напомнил о себе. Выполнить же его требование со связанными руками и в плотно облегающем комбинезоне было невозможно. А женский стыд в ней жил сильнее страха смерти.

Чувство гадливости ко всему происходящему, да и к самой себе, переполняло ее. Выхода не было, и она приготовилась умереть…

И вдруг ощутила, что кто-то склоняется над нею.

Кто это? Женщина? Неужели догадалась об ее страданиях, о чем вслух и сказать стыдно?

Подошедшая дикарка молча развязала ей руки и, строго глядя на нее, не снимая веревки с шеи, позволила на миг скрыться за бортом волокуши.

Оля вернулась и сама протянула ей затекшие руки. Та с виноватым видом вновь завязала их.

И пошла прочь, направляясь к группе женщин у костра.

Оля смотрела ей вслед. Стройная, гибкая, с коричневым телом. Никаких разрисовок на нем, как у мужчин. Не идет — плывет легкой походкой, характерной для неандертальцев, не знающих устали. Безупречно сложена, почти не одета, с двумя пленительными ямочками, но не на щеках, а со спины чуть ниже пояса.

Такой запомнилась Оле женщина или, скорее, девушка, судя по высокой и упругой груди: наверное, еще не имела детей…

Она женским чутьем своим угадала желание пленницы.

Значит, не все они тут одинаково злы, как их омерзительное «божество»! И прародительница здешних цивилизованных в будущем людей может быть сердобольной! Но как зовут ее?

Впрочем, есть ли у них имена?

И Оля сама придумала: пусть будет Ева, здешняя Ева!

Ева присоединилась к группе женщин, которым раздавали куски жареного мяса убитого найна. Очевидно, добыча здесь считалась общей.

Чуть поодаль теснились голые детишки. Любопытно, что никто из женщин не подходил к ним. Мяса детям не давали, а кидали под ноги объедки и косточки. Те бросались на них гурьбой, и тут же начиналась свалка и драка. Где же были их родители?

Напрасно Оля так возмущалась, не постигнув основ существования первобытного общества. А разве в ее цивилизованном мире в дни торжеств не принято было порой бросать монеты в толпу, вызывая потасовки?

Пожалуй, этот мир служил Оле как бы увеличительным стеклом, через которое она могла разглядывать и свой собственный в ином измерении, на ином уровне культуры.

Местная «культура» проявилась вскоре после раздачи пищи. Появились музыканты, «битуны», как прозвала их Оля. Они старались производить шум, бить что есть силы, одним куском дерева по другому с видом виртуозов, извлекающих чарующие звуки с дробным ритмом. Подчиняясь ему, дикари «танцевали», правда не трогаясь с места, но кривляясь и извиваясь всем телом, принимая разнообразные скабрезные позы. А потом просто тряслись, приходя от этого в неистовое возбуждение. Вместе с ними тряслась и Ева.

Оля и на этот раз вспомнила свой мир, секту «трясунов», которые когда-то таким способом во время богослужения приводили себя в исступленное состояние, после чего предавались оргиям.

Оля поморщилась: насколько выше была культура даже у найнов. Достаточно вспомнить исполненный чувства и грации «журавлиный» танец Мохнатика! Не говоря уже о сравнении с танцорами, которые пластическими движениями выражали глубочайшие человеческие переживания, а потом словно летали, иногда на мгновения застывая в воздухе. Она помнит, как они с Альсино любовались этим зрелищем в театре. А здесь… эти «битуны» и «трясуны»!..

На сей раз зрительница не сидела в ложе на концерте модного музыканта: со скрученными руками пристроилась на краешке варварской волокуши, привязанная к ней веревкой за шею.

Помогло ей словно подсказанное кем-то вдумчивое отношение ко всему происходящему, которое она наблюдает как исследователь, изучающий быт неимоверно далеких своих предков.

Для ее положения подобное временами казалось просто невероятным, но именно это придавало силу вынести все, что было уготовано для нее двуногими спрутами.

И по малейшим деталям она пыталась представить себе, как они тут живут, каков уклад их жизни.

Вероятно, чтобы все это постигнуть, ей пришлось бы прожить с ними какое-то время, возможно, поближе познакомиться с той же «Евой», проявившей о ней женскую заботу, узнать через нее все подробности их быта.

Но у Оли не было ни времени, ни надежды на такое общение с неандертальцами, а тем более на изучение их первобытного общества. Неизвестно, под чьим невидимым влиянием повела себя так эта хрупкая девушка. В ней сочетались и слабость ребенка, и смелость человека, идущего на контакт с неизвестным существом из другого мира, а теперь… Теперь, не зная своей судьбы, она оказалась способной наблюдать и делать выводы, которые немало удивили бы ее университетских профессоров. Вот если бы еще Альсино был с ней! Они бы думали вместе…

Есть ли у неандертальцев семья? Существует ли супружество?

Олины наблюдения подсказывали, что семьи как таковой у этого племени не существовало. Мужчины входили в толпу женщин и с любой из них, даже с несколькими, обращались так фривольно, что Оля иной раз даже краснела. К детям, дерущимся из-за куска брошенного мяса, ни одна женщина не сделала поползновения подойти, сделать замечание…

Может быть, именно такое отношение и являлось здесь основой воспитания? Как кто сумеет, выживет наиболее сильный и приспособленный, не знающий ни отца своего, ни матери?..

И чем больше Оля всматривалась в происходящее, тем глубже утверждалась в своем мнении.

То, что мужчины здесь охотники и основные добытчики, Оле стало ясно еще во время горького пути с веревкой на шее.

Женщины, очевидно, были хранительницами очага и огня.

Неандертальцы знали огонь, но умели ли его добывать?

И, конечно, мужчины ведут нескончаемые войны с соседями. Доказательством служили бородатые рабы, запряженные в волокушу. Да и такое оружие, как «пило-мечи», нужно было не столько для охоты, сколько для рукопашных схваток.