Любовь и шпионаж - Чарльз Вильямсон

– Нет, спасибо! – сказал я, так как отнюдь не хотел, чтобы нам кто-то помешал во время столь важной встречи с Максиной. – Если свет загорится, то все в порядке, а если нет – я раздвину портьеры: на улице еще вполне светло. Пригласите, пожалуйста, даму!

В полусумрак затемненного салона стремительно вошла Максина де Рензи. Я сразу узнал ее стройную, грациозную фигуру в черном, плотно облегавшем ее платье. Лица ее не было видно: шляпа с широкими полями и густая черная вуаль целиком скрывали его. Но светло-каштановые волосы выбивались из-под вуали, а белоснежный кружевной воротничок четко выделялся на аристократической шее.

– Минуту! – сказал я. – Я отдерну портьеры. Электричество не работает.

– Нет, нет! – поспешно возразила она. – Лучше оставьте так, как есть. Свет в любой момент может вспыхнуть, и нас увидят с улицы.

Небрежно скинув шелковую накидку, она подошла ко мне, как только горничная прикрыла за собой дверь:

– Кажется, я узнаю ваш голос: Ивор Дандес. Угадала?

– Никто другой, – сказал я весело. – Садитесь, пожалуйста. Но разве вы не были предупреждены, кто именно должен к вам приехать?

– Нет, – возразила она, – мне было сообщено только условное имя связного – Джордж Сэндфорд – и место явки. Так безопасней, хотя шифр телеграммы, я уверена, никто не знает, кроме меня и еще одного человека… Но я рада, – рада, что это вы. Со стороны шефа было умно послать именно вас. Никто не сочтет странным, даже если станет известно (хотя, надеюсь, не станет), что вы приехали в Париж повидаться со мной… О, какое облегчение, что все обошлось благополучно! Ничего в дороге не случилось? Бумага у вас?

– Ничего не случилось, и бумага у меня, – успокоил я ее. – Не произошло никаких дорожных происшествий, о которых стоило бы упомянуть, и нет причин думать, что я кем-то опознан. Как бы то ни было, я здесь. И со мной нечто такое, что положит конец вашим тревогам…

И я многозначительно похлопал себя по нагрудному карману пиджака.

– Слава Богу! – произнесла Максина таким трепещущим голосом, который принес бы ей шумный успех на сцене… хотя я уверен, что никогда в жизни она не была так далека от игры, как сейчас. – После всего, что я выстрадала, это выглядит слишком хорошо, трудно даже поверить этому. Дайте же мне это поскорей, Ивор, и я немедленно уйду.

– Дам, – сказал я. – Но вы могли бы проявить немного больше интереса ко мне, если даже и впрямь не интересуетесь моими делами. Вы могли бы, например, спросить, как я провел последний год…

– О, я очень интересуюсь этим, и так благодарна вам… не могу даже высказать, как благодарна! Но у меня нет времени думать сейчас о вас или о себе, – сказала она горячо. – Если б вы знали все, вы бы поняли.

– Я не знаю практически ничего, – признался я. – Однако прекрасно понимаю, что мучаю вас, простите, Бога ради! Я не имею права тянуть ни одной минуты. Вот вам футляр, который шеф… который мне дали, чтобы вручить вам.

– Обождите! – тихо воскликнула она тем же полушепотом, каким говорила до сих пор. – Будет лучше, если мы сначала запрем дверь…

Но в то время, когда она поднялась с места, в дверь неожиданно раздался стук – громкий, настойчивый. Одним прыжком Максина подскочила ко мне. Ее рука быстро нашарила в моем кармане футляр и выхватила его оттуда – длинный футляр, который я там хранил, к которому ни разу не прикасался с тех пор, как покинул Лондон… разве только иногда нащупывал его очертания сквозь наглухо застегнутый пиджак. Теперь, что бы ни случилось в дальнейшем, она держала его в своих руках!

Никто из нас не произнес ни слова, не издал ни звука в тот момент, когда она прикоснулась ко мне, и я ощутил тонкий, хорошо знакомый мне аромат ее волос, ее платья, надушенного парижскими духами «Лориган».

Едва только она отшатнулась от меня, стук в дверь повторился.

Я не заметил, успела ли она спрятать эту вещь, так как прежде, чем я крикнул «Войдите!» – дверь распахнулась…

Несколько секунд я, Максина и три незнакомых фигуры в дверях выглядели призрачными серыми тенями в сгущающихся розовых сумерках… и тут, словно по заказу, вспыхнул долгожданный свет.

Готовясь к встрече с Максиной, я повернул выключатели одновременно в нескольких местах, и теперь внезапная яркая иллюминация ослепила меня, так что я не сразу разглядел высокого комиссара полиции и двух жандармов, видневшихся за его спиной.

Я бросил взгляд на Максину, стоявшую посередине комнаты, и с облегчением увидел, что она каким-то образом сумела избавиться от футляра. По крайней мере, в руках у нее ничего не было. Убедившись в этом, я резко спросил по-французски, за каким дьяволом полицейский комиссар вторгся без приглашения в частную резиденцию англичанина и вообще что ему здесь нужно?

Он был гораздо вежливей, чем я.

– Десять тысяч извинений, мосье, – извинился он. – Я стучал дважды, но не услышал ответа и предположил, что в номере, вероятно, никого нет. Весьма важные обстоятельства принудили меня войти. Я должен потребовать у мосье Сэндфорда передать мне в руки подарок, который он привез из Лондона для мадемуазель де Рензи.

– Я не привез никакого подарка для мадемуазель де Рензи, – храбро возразил я, хотя его слова ошеломили меня. Очевидно, парижской полиции удалось разнюхать, что я привез с собой для Максины нечто весьма важное. Было похоже, что агенты Сюрте Женераль[8] располагают достаточной информацией для того, чтобы вести «игру» по своему усмотрению и в конечном счете выиграть ее.

– Могу еще сказать, что это – вещь, которую мадемуазель одолжила своему другу в Англии, а мосье Джордж Сэндфорд любезно привез ее обратно, – добавил полицейский комиссар так же вежливо, так же терпеливо, как и вначале.

– Я действительно не знаю, о чем вы говорите, – сказал я, пожимая плечами и озадаченно глядя на него или надеясь, что гляжу озадаченно. Я вспомнил слова министра, что дипломат прежде всего должен быть хладнокровным. Мне отчаянно хотелось знать, означает ли это для Максины полное крушение, или же она найдет способ спастись?

Все, что я мог в данный момент сделать для нее – это сохранять спокойствие и лгать как можно больше, столько, сколько потребуется. Утром я был не в состоянии лгать Диане, но сейчас без малейшего угрызения совести решил громоздить ложь на ложь, если только это может помочь Максине. Хуже всего, что я далеко не был уверен, поможет ли ей это вообще, и мне стало бесконечно жаль ее.

– Полагаю, мосье, что вы не станете препятствовать французской полиции исполнить свой долг, – голос офицера впервые стал повелительным. – Если же вы попытаетесь сделать это, я, к сожалению, буду вынужден обыскать вас.

– Вы, кажется, забыли, что имеете дело с британским подданным, – напомнил я.

– Который нарушает законы дружественной страны, – отпарировал он. – Потом вы сможете жаловаться, мосье. А сейчас…

– Почему бы вам не вывернуть ваши карманы, мистер Сэндфорд? – небрежно и с ноткой презрения предложила Максина. – И показать им, что у вас нет ничего, что могло бы заинтересовать полицию. Думаю, следующим шагом с их стороны будет обыск моей особы.

– Буду глубоко огорчен, мадемуазель, сообщить вам, что именно будет следующим шагом, если я не найду того, что ищу, – отозвался комиссар полиции.

Максина откинула назад густую вуаль. И если эти люди впервые увидели прославленную актрису вне сцены, то ее красота, столь внезапно сверкнувшая, должна была ослепить их. Потому что Максина прекрасна, и никогда еще не была более прекрасной, чем в этот момент, когда ее большие черные глаза, ее пунцовые губы смеялись, словно у них не было никакого секрета, который они должны были скрыть от посторонних.

– Посмотрите на меня, – сказала она, разводя руки в стороны, как будто желая выставить всю себя напоказ. Элегантное вечернее платье, делавшее ее похожей на принцессу, плотно облегало ее стройную фигуру, а длинные гипюровые перчатки-митенки тесно обтягивали руки.

– Неужели вы думаете, что в таком платье можно что-либо спрятать? – спросила она. – Вы же видите – на нем нет карманов. Ни одна уважающая себя дама скрывать что-либо в этом туалете не станет. И вообще я не имею ни малейшего понятия, что за «подарок» мой давнишний друг якобы привез мне из Лондона. Какой он, этот подарок, – маленький или огромный? Я сниму перчатки и покажу вам мои кольца и браслеты, если желаете, мосье комиссар. Меня учили быть вежливой с официальными лицами, даже если они бестактны и несправедливы… Нет? Вы не хотите взглянуть на мои кольца? Тогда позвольте мне снять шляпу, ведь я могу запрятать что-то в волосах… правда, не знаю, что.

Говоря это, она выдернула из волос шпильки, все еще посмеиваясь полусконфуженно, полудобродушно. Она была обворожительна, когда стояла так, улыбаясь, со шляпой и вуалью в руке, а роскошные волнистые рыжевато-каштановые волосы струились по ее плечам.