Скорпионья сага. Cкорпион cамки - Игорь Белисов

Пребывая в любви, Скорпион хранит завидную верность. Но горе тому, кто обманет его доверие. Недаром в Библии упоминается предостережение: «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами» (3 Цар 12:11–14).

Совместимость: Рак, Рыбы, Дева.

Следует избегать: Льва, Водолея, Овна…

Ну и расклад. Попробуй-ка выбери. Каждый из них в чем-то хорош. Однако и в каждом таится обещание неприятностей вплоть до беды.

Посмотрела и гороскоп для меня: не останавливаться, стремиться, искать, верить и ждать своего суженного… Одна болтовня.

Они оба в моей судьбе. Оба суженные. Чему верить?

Женскому сердцу. Я прислушалась.

В сердце клокотал страх.

Не припомню, когда впервые это возникло: ощущение, что я не контролирую ситуацию. Возможно, с появлением Макса, а возможно и раньше. В любом случае, на протяжении осени оно нарастало.

Мне стало казаться, что муж странный какой-то. Держится неестественно, причем неестественно даже для нашей молчанки, вошедшей в привычку. Да и никогда он не грешил многословием. Здесь скрывалось что-то другое. Но что? Я никак не могла четко понять.

С выходом на работу он начал писать диссертацию. Если верить словам. Наволок кучу журналов и книжек по биологии. Просиживал вечера, вяло полистывая страницы, а все больше отрешенно глядя в окно, в никуда. Завел общую тетрадь, чтобы записывать идеи, которые лягут в основу его научной работы. Иной раз в задумчивом напряжении он выводил в тетради какие-то символы. Я не докучала. Пусть размышляет. У меня тоже было, о чем подумать.

А в конце ноября, когда он отсутствовал, заглянула в тетрадь.

Несколько страниц были исчерканы чертиками. Ни одного слова.

Я начала незаметно к нему приглядываться. Он заметил. Бросил мучить тетрадь, взялся за литературу, вроде штудировать. Я тоже заметила: в течение вечера мог проторчать на одной странице. И завтра на ней же.

Он витал не в науке. Но и не у себя дома.

И еще, у него появилась манера прятать глаза. Глянет – и тут же в сторону вскользь, вниз, куда угодно, только бы прямо на меня не смотреть. С ним явно что-то творилось. Причем, это «что-то», похоже, меня не касалось. Точнее, ко мне относилось самым отрицательным образом.

В нем жила тайна. И в этой тайне он от меня ускользал.

Я осознала это внезапно, однажды вечером. Толчком был пустяк: у него на носу вскочил прыщ. Жирный, назревший, так и лез мне в глаза – выдавить. Я ходила кругами, пытаясь отвлечься. Но прыщ сиял. Я приблизилась, наклонилась, чтобы лучше его рассмотреть, прыщ. Он поднял глаза, Сладкий, тут же потупился – и неожиданно покраснел.

От его реакции все во мне затряслось, забурлило, леденя сердце и обжигая мозг. Тут у меня и вырвалось:

– Что происходит?

Он начал говорить. Произносить слова. Настоящие. Наконец-то, после долгой пропасти пустословия. Он выдавливал их, извиваясь при каждом звуке, словно рожал, мучительно тужился всею душою, со стоном. И в этой тяжелой его, страшной замедленности трусливо-деликатного приближения к главному сообщению неумолимо проявлялась беспощадная правда, отчетливо мною увиденная к моменту его признания:

– Я тебе изменил.

Мир полыхнул, я ослепла.

Прикусила губу. Было мгновение, когда я падала в бездну. Нет-нет, показалось. Перед глазами немного поплыло, но окружающее осталось на месте, и в самом центре сидел он, все больше красневший, варившийся заживо. Похоже, я что-то произносила. Себя я не слышала. Только его ответы, пронзающие меня, добивающие. Зачем? Зачем мне эти подробности его отвратительного приключения? Зачем эти садомазохистские ковыряния в ране?

Он просил помощи. Меня. Видите ли, он в беде. Я должна понять: ему трудно рвать по живому. Он, видите ли, не может так сразу расстаться – с любовницей, с этой дрянью, шлюхой, присоской, о которой я знать ничего не желаю!

Он молил о прощении.

Где-то я слышала, что словом можно убить. Его откровения сжимали мне горло, душили. Наверное, в тот момент это была конвульсия инстинкта самозащиты, мое практически уже бессознательное:

– Я прощаю тебя…

На этом бы мне и остановиться. Но видно черт потянул за язык. И я добавила:

– А знаешь, почему?..

В его глазах задрожала надежда. Он снова был в моей власти. Беззащитный, раздавленный, жалкий. Причинивший мне боль.

– Потому что я первой тебе изменила.

Окаменел. Уставился опустелым взглядом. Я тоже застыла, в липком ужасе ожидая дальнейшего. Ничего не происходило. Если бы он врезал или хотя бы заорал, было бы легче, пошло бы движение жизни. Но он только смотрел. И от этого взгляда я словно мертвела.

Я вдруг поняла, почему последние месяцы во мне сидел страх. Да, конечно, боялась разоблачения собственной темной тайны. Но еще больше меня ужасало до поры не названное подозрение: мой мужчина на моих глазах становится не моим.

Зашевелил ртом. Как рыба на суше. Или какое-то насекомое. Настраиваясь, беззвучно проговаривая то, что готовился мне сказать. Что-то очень важное, с чего наша жизнь, возможно, начнет свой новый отсчет.

– И какого размера у него член?

О Боже, вот псих! Будто это имеет значение.

8

Когда вы обжигаетесь, то отдергиваетесь. Мгновенный рефлекс. Боль приходит несколько позже, медленно нарастая. Она разгорается в точке ожога, вытесняя привычные чувства, туманя мысли, парализуя жизнь. Ваше существование теперь определяется только болью.

Первым делом я потребовала, чтобы он с присоской порвал. В свою очередь я заверила, что мой роман окончен, и продолжения не последует.

Он пообещал. Пошел на кухню курить. Я ждала в спальне. Он долго не шел. Потом я услышала, как он разложил в зале диван, улегся и выключил свет.

Прошли минуты, десятки минут – и тут меня пробрало. Он это сделал. Другая женщина. Как он мог? Как я могла – не заметить, что это уже́ между нами случилось? И продолжалось. На моих глазах. За моею спиной.

Я вдруг поняла, насколько боюсь его потерять. Осознание пришло через боль. Почему я не знала этого раньше? Ведь я любила его, и продолжаю любить. Если б не любила, то не страдала бы. Настоящее страдание любви – это страдание ревности. А то, что я ревную его, нет никакого сомнения: если доведется однажды встретиться с этой паскудной тварью, посягнувшей на мое законное, вцеплюсь в ее волосы, выцарапаю глаза, оболью кислотой – уничтожу гадину насмерть.

Не подозревала, что во мне могут родиться такие страшные мысли. Впервые в жизни я желала человеку смерти. Или она, или я. Третьего не дано. Пощады не будет. Любовь несет в себе смерть. Я это поняла, благодаря мужу. Прохвосту.

Тут же вспомнила Макса. Ревновать его не к кому. Несомненно, он мой. Но так ли уж несомненно? Наши жадные встречи – далеко не вся его жизнь, и в чем-то он ускользает, прячется, делается недоступным. Эта неполная его принадлежность вынуждает меня тосковать. Получается, настоящее страдание любви – это страдание разлуки. Я испытываю к нему дикую тягу, она тлеет во мне, разгораясь, чтобы вспыхнуть огнем, едва мы сольемся в очередной грешный раз. Стоит представить: очередного раза не будет – и огонь начинает меня пожирать с такой яростью, такой ясной безжалостностью, что темнеет в глазах.

Я боюсь потерять. Но кого? Их обоих? Такое бывает? Обоих люблю? Разве это не бред? Что же такое «любовь»?

Это за гранью рассудка. Ее можно только почувствовать. А все мои чувства накрыл жгучий туман… Любовь, любовь…

Я перестала понимать, что это слово обозначает.

Если честно, с Максом я не рассталась.

Не так это просто, порвать с человеком, когда каждый день приходится видеться, разговаривать, смотреть друг другу в глаза. Дело, конечно же, не в учебе. Я не могла. И не хотела. Жить без него. В институт мы почти не ходили. Чаще встречались в метро и ехали сразу к нему: домой или в «ЦДТ».

Все текло, как и прежде.

Хотя нет, кое-что изменилось. Я не стала рассказывать Максу о моей катастрофе с мужем. У меня появилась от Макса тайна. Возможно, ничего страшного, и все же, первая неискренность. Иначе говоря, фальшь.

Я не могла допустить, чтобы он думал, будто мне можно изменить. Наверно, зрела к нему уйти. Фантазировала, как было бы славно, если б мы окончательно слились. Вот только Макс – непонятно кто, его перспектива довольно тревожна. Окончательно слиться, значит строить семью. Но что он может мне предложить?

Он и не предлагал. Как и прежде, заливался любовными трелями, но дальше слов разговоры не заходили. Однажды жестко потребовав, чтобы ради него я бросила мужа, к этой теме он больше не возвращался. Его все устраивало? Смирился? Меня это начинало нервировать. Порой мне казалось, он устал от плотного графика наших свиданий. И еще мне стало казаться, что вместе с приблизившейся зимой близится охлаждение не только во внешней абстрактной природе.

– Макс, как ты думаешь, сколько это может продлиться?

– Зима только начинается. Но, ты же знаешь, весна неизбежна.