Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…На заре, чуть свет, гость из Сибири, никого не потревожив, выскользнул из дому. Мимо буйно цветущих палисадников, мимо покосившихся плетней прошел по сонным улицам города. Выйдя на Любечскую, в этот ранний час совершенно пустынную дорогу, путник снял малахай, засунул его в вещевой мешок, заботливо наполненный Верой Иустиновной. Сорок пять верст – немалый конец! Обсаженный столетними вербами старинный шлях, еще со времен Владимира Мономаха связывавший Чернигов с некогда богатым и славным Любечем, извилистой лентой стлался по низине и напоминал Виталию исхоженный им сибирский тракт Долгий Мост – Абан.
Как и там, горизонт застилался ширмой из густых хвойных лесов, зато вместо буйных зарослей шиповника и облепихи вдоль обочин с детства знакомой дороги тянулись кусты краснокорого ракитника.
Достав нож, выкованный шалаевским кузнецом, у которого ссыльный Виталий работал молотобойцем, он, пройдя деревянный мост через речушку Белоус, спустился вниз и скрылся в глухих зарослях ольшаника.
Вскоре Виталий, помахивая ольховой тростью, снова шагал по дороге, держа курс на село Рудка.
Солнце, появившееся из-за правого плеча, осветило далекие леса, перелески и вмиг превратило покрытые росой луга в сверкающие алмазные россыпи. Буравя голубую высь, зазвенели жаворонки.
Молодой человек шагал вперед все бодрей и бодрей. Преисполненный мечтами о будущем, он снова достал нож и, ловко орудуя им, вырезал на податливой коре трости вензель, а в нем одно лишь слово – «Свобода», очень много говорившее путнику.
Как быстрокрылые птицы, пролетят радостные недели, и по этой же дороге, весело напевая, будет шагать Оксана Коцюбинская вместе с сестрой Ириной и молодым супругом – членом Киевского комитета большевиков Примаковым. В Шуманах, где косовица в разгаре, на ниве, с острыми косами их будет ждать Марко Примаков, а в гостеприимной и шумной примаковской хате – Варвара Николаевна с ароматным украинским борщом и знаменитыми начесноченными пампушками.
Вторя жаворонкам, Виталий запел. Он теперь сам будет сочинять песни для Оксаны. Пусть и не классически отточенные, зато от всего сердца.
Ты видал ли, товарищ, в зеленом лесуМимолетную теней игру,Как лучи золотые дробятся, скользят,Золотя молодую траву?
Ты видал, как, весеннего счастья полны,Улыбаются им и трава и цветы,Как играют с цветами лучи,Как целуют они лепестки?
Ты видал, как смеется от счастья душа,Пробуждался лаской от долгого сна,Как дрожит и боится за счастье свое,Вся весеннего счастья полна?
Как сжимается вдруг от неласковых слов,От чужого холодного взгляда?И забыла уж их, и смеется уж вновь,Даже слову холодному рада.
Вдыхая полной грудью живительный воздух, Виталий, после расставания с Сибирью, здесь, на родных придеснянских раздольях, впервые по-настоящему ощутил себя свободной, гордой, ничем не связанной птицей. Свобода!
Вот он у себя на родине, на Любечском шляху, каждый изгиб и поворот которого до сих пор хранится в его памяти. Хочет – шагает, хочет – садится на обочину. Желает – поет, желает – идет молча. Нет никого над ним – ни хмурого этапного конвоира, ни мордастого абанского урядника. И это привольно шагает по Любечскому шляху он, Виталий Примаков, приговоренный царским судом к вечной ссылке в Сибирь. Прошло лишь три года со дня ареста и два со дня суда – и царские судьи, да и сам грозный царь повержены в прах…
Картины недавнего прошлого, эпизоды тяжелой борьбы возникали в памяти Виталия, в девятнадцать лет познавшего то, что другой не познавал и к пятидесяти.
Еще у себя в Шуманах подросток Виталий, любитель гонять лошадей в ночное, на выпасах, у ночных костров от стариков шумановцев много узнал об угнетенном положении народа.
После смерти Михаила Михайловича оба друга, Юрий и Виталий, почувствовали себя самостоятельными людьми. Они по-настоящему включились в революционную борьбу. И это было естественно, так как они не могли стоять в стороне от того, что волновало всю передовую молодежь. В 1913 году Юрий, Виталий и другие гимназисты – Шафранович, Муринсон, Ишменецкий, Шильман,[6] Стецкий,[7] Шаевич создали революционный кружок, примкнувший через год к социал-демократам.
Началась война 1914 года. Черниговское революционное подполье, связанное с Петроградом и Киевом, широко развернуло пропаганду против нее. Жандармы арестовали гимназистов Туровского, Зюку,[8] Бунина, когда те расклеивали антивоенные листовки.
Но семена, брошенные подпольщиками, дали всходы: черниговский гарнизон глухо бурлил. Жандармы, неистовствуя, схватили на улице Виталия Примакова. При обыске на квартире Муринсона, где жил Виталий, были найдены революционные листовки. И вот 14 февраля 1915 года черниговская социал-демократическая молодежь очутилась под стражей. Избежал ареста лишь Юрий Коцюбинский, заболевший тифом.
В мае всех арестованных – Виталия Примакова, Марка Темкина, Анюту Гольденберг – увезли в Киев, на суд.
Большая группа черниговской молодежи провожала арестованных в Киев и даже сумела пробраться в зал заседания суда. Была там и Варвара Николаевна.
Измученная Варвара Николаевна и страшилась за судьбу сына и в то же время гордилась им. Жандармы, пытаясь играть на ее материнских чувствах, предложили ей уговорить Виталия отречься от революционных убеждений, признать вину и принести публичное раскаяние. Обещали за это смягчить приговор. Юный Виталий, к радости матери и всех друзей, с презрением отверг гнусное предложение царских охранников.
А потом пошли одна за другой царские тюрьмы, которые Виталий прошел, закованный в одни кандалы со своим товарищем Темкиным.[9] Голодовки, одиночки, карцеры, встречи со старыми революционерами еще больше закалили молодого социал-демократа, большевика. Тюрьма не сломила его. Напротив, как и для многих молодых революционеров того грозного времени, она явилась лучшей школой жизни, университетом классовой борьбы.
Сибирь неласково встретила Виталия. Тяжелая работа у богатой чалдонки за угол и кусок хлеба, а затем у кузнеца в холодном помещении подорвали здоровье. Виталий заболел. После больницы абанские ссыльные нашли Примакову работу в волостном правлении. В Абане же с первыми известиями о свержении царя Виталий, возглавив группу товарищей, разоружил полицию.
…К вечеру вслед за пастухами, пригнавшими с выпаса стадо, усталый путник, никем не узнанный, вошел в Шуманы, направляясь на их северную окраину, где, отмеченный видным за десять километров и поныне сохранившимся высоченным осокорем, стоял не ожидавший его в этот час отчий дом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Особый счет - Илья Дубинский - Биографии и Мемуары
- Сергей Собянин: чего ждать от нового мэра Москвы - Ирина Мокроусова - Биографии и Мемуары
- Шолохов - Валентин Осипов - Биографии и Мемуары
- 10 храбрецов - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн - Биографии и Мемуары
- Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская - Биографии и Мемуары / Публицистика / Русская классическая проза
- Телевидение. Взгляд изнутри. 1957–1996 годы - Виталий Козловский - Биографии и Мемуары
- Мои воспоминания о Фракии - Константин Леонтьев - Биографии и Мемуары
- Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов - Биографии и Мемуары