Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

— Помилуйте!

— Ну ладно, еще раз спасибо, Витя. Увидимся!

Витя недовольно пожал плечами и направился к лифту. Но только нажал кнопку вызова, как двери раскрылись и из кабины вышел высокий, представительный мужчина в отлично сшитом синем в белую полоску костюме. Блеснув обворожительной и чуточку меланхоличной улыбкой, он направился прямо к Люсину, хотя виделись они впервые. Следом за ним вышел ощетинившийся просветленными объективами и блендами фотограф.

Люсин обменялся с сотрудником посольства крепким рукопожатием и представил ему присутствующих. Прислушиваясь к своей красивой, уверенной речи, он ввернул даже один столичный оборот, с которым познакомился на просмотре фильмов последнего Каннского фестиваля. Дипломат это явно оценил.

— Вы превосходно знаете наш язык, господин Люсин, — поклонился он и вдруг спросил по-русски: — Ну что ж, начнем, пожалуй?

— Ключ, — сказал Люсин и протянул администратору раскрытую ладонь.

Тот осторожно опустил в нее тяжелую грушу.

Непринужденным жестом Владимир Константинович пригласил всех проследовать по коридору. Пропустив дипломата, мадам и Женевьеву, тихо спросил администратора:

— Что-то они у вас такие тяжелые?

— Чтоб постояльцы в карманах не таскали, — жарко шепнул тот в самое ухо.

— Умно придумано, — хмыкнул Люсин. — Вы задержитесь тут, в холле, и проследите, чтоб нам не мешали. Ладно?

Администратор разочарованно склонил голову набок.

— Посидите немножко с Витей, — сказал Люсин. — Я вижу, он еще не уехал, — кивнул он на топтавшегося перед лифтами официанта.

С озабоченным лицом зашагал он по красной ковровой дорожке мимо отделанных под орех дверей, почти касаясь головой низкого, пылающего люминесцентными трубками потолка. Вся компания почтительно ждала его у двери 1037 номера. Фотограф, прижав к уху японскую вспышку, выслушивал, есть ли в ней ток. Вспышка явно не жужжала.

Люсин повернул ключ и распахнул дверь. В номере был полумрак. Нашарив выключатель, зажег свет, который включился не сразу, а нарастающими конвульсивными всполохами. «Дроссель плохо контачит», — отметил он и пригласил понятых и представителя посольства первыми проследовать в номер. Затем он предложил мадам и Женевьеве Овчинниковой задержаться у входа, пока фотограф произведет съемку. Когда все было сделано, он усадил дам в глубокие огненные кресла и приступил к детальному осмотру вещей. Предстояла большая канитель, увенчать которую должны были опись вещей и протокол осмотра. И один только Бог знал, пригодится ли хоть что-нибудь из этого для нужд следствия.

В стенном шкафу стоял легкий кожаный чемодан. Наклейки гостиниц, кемпингов, мотелей. Возможно, хозяин водил автомобиль.

Чемодан был не заперт. Люсин положил его на стол и раскрыл. Серый, исландской шерсти свитер, рубашки, галстуки, пара замшевых перчаток, какая-то легкая курточка, два ящичка гаванских сигар «Корона коронас» (куплены, очевидно, в Москве, благо дешевы), электрогрелка и другие мало о чем говорящие вещи. Другое дело нейлоновая, на молнии папка. Ее следует осмотреть особо.

Люсин уложил вещи обратно в чемодан и опустил крышку. Рядом на полированной поверхности стола осталась только папка и маленькая сафьяновая коробочка. Он повертел, повертел ее и, нажав незаметно на какой-то потайной гвоздик, раскрыл. Вид у Люсина при этом был такой, словно он чему-то неожиданно удивился.

Коробочка была выложена серым лоснящимся атласом, на котором тяжелым лиловым светом переливался золотой аметистовый перстень. На внутренней стороне его было вырезано имя «Гвидо». Люсин вытащил перстень и, прищурившись, поглядел на свет. Фиолетовые изломанные огни закружились в калейдоскопической разгранке. Перстень был явно мужской. Об этом говорила и величина камня, и массивность зажавших его золотых лап. Но предназначался он для пальца тонкого, женственного…

Люсин положил перстень в коробочку, отметив в памяти марку известнейшего магазина Картье. Он вновь откинул крышку чемодана и разворошил вещи. Так и есть! Достал двумя пальцами перчатку и, высоко подняв, повертел ее, словно кисть винограда.

Перчатка и перстень предназначались для разных рук. Логичнее предположить, что в чемодане хранят свои перчатки и чужой перстень, чем наоборот. Более того, именно перстень, а не перчатки, может быть, скажем, предназначен для подарка. Кому? Может быть, тому самому Гвидо?

— Скажите, мадам Локар, какие руки были у мосье?

— Простите?

— Ну, большие, маленькие…

— Средние. Нормальные мужские руки.

«Значит, колечко кому-то предназначалось».

— Волосатые?

— Да, немного.

— А какого цвета волосы?

— На руках?

— Разумеется.

— Такие же… Я имею в виду, как и на голове. Темные.

«Окажись они светлыми, сразу бы завертелся третий вариант.

Хорошо хоть, волосы как будто свои…»

— Составим опись сейчас или после осмотра сразу все и перепишем? — спросил Люсин посольского чиновника.

— Как вам будет угодно, — улыбнулся тот и развел руками.

— Тогда после, — решил Люсин. Бросил коробочку в чемодан и защелкнул замок. — Папку тоже под самый конец поглядим.

В шкафу висели два костюма: черный — вечерний и серый — деловой; на полках были уложены сорочки и голубая пижама.

— Скажите, мадам Локар, — спросил Люсин, — в каком костюме вы видели его последний раз?

— В сером.

— Вот в этом? — Люсин снял вешалку с пиджаком.

— Нет. Тот был в клетку.

«Значит, он не переодевался после завтрака».

Люсин легко прошелся по карманам. Вроде ничего интересного. Мелочь наша и не наша, троллейбусные билеты и билеты в кино, крошки табака…

— Он курил?

— О да! Сигары, — ответила мадам.

«Значит, не только сигары. Ну конечно! — обрадовался Люсин, обнаружив смятую целлофановую пачку «Филипп Моррис». Но тут же лежала и сигара в алюминиевом футляре. — Сигареты мог держать для угощения. Бывает и такое».

— Он носил кольцо?

— Да. Золотое обручальное, но как вдовец, и на среднем пальце правой руки массивное серебряное с чернью кольцо с черепом.

— Не масонское? — оживился чиновник.

— Не знаю, — равнодушно повела плечом мадам.

«Масонское? Любопытно… А вот это еще любопытней!» Люсин извлек из бокового кармана серого пиджака несколько квитанций комиссионных магазинов.

— Так… Куплено в комиссионном на Арбате, — сказал он. — Рисунок Ю. Анненкова тушью «Женщина в ванне», тридцать два на двадцать восемь, цена сорок пять рублей. Любопытно… Это тоже на Арбате — художник Сомов «Арлекин и Смерть», девяносто четыре рубля.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});