Акушер-Ха! Вторая (и последняя) - Татьяна Соломатина

Шурика уже нет. Умер в 1997 году в реанимации одной из одесских больниц. Из-за несвоевременного оказания медицинской помощи. Из-за того, что юный дежурант, несвоевременно оказывая помощь, вдобавок перепутал последовательность (и дозы) введения коллоидных и кристаллоидных растворов… Из-за того, что во врачебную специальность (в вожатые, в мостостроители, в ветеринары, в…, в…, в…) попадают иногда те, кому там и близко не место – равнодушные.

Если, читая это, вы заплакали, то… – не стоит… Не стоит оплакивать мёртвых. Лучше прямо сейчас вытрите слёзы и поцелуйте своего ребёнка. Проверьте лоток своего кота. Или позвоните старому другу. Пока он жив. Это будет своевременное действие.

Теперь, когда поцеловали, проверили и позвонили, можете смело читать дальше эту книгу. Она – о живых и для живых. Как всё, что мы совершаем при жизни. Как жаркое лето 1988 года – моя радость, моя печаль и моё живое настоящее… Как всё, за что нас помнят, когда нас уже нет в этих двориках, переходиках, катакомбах, пляжах, садах и подвалах…

Подвальный

Давным-давно, когда солнце ещё не остыло и в конце апреля в Подмосковье не сыпал снег, я работала акушером-гинекологом в крупной многопрофильной больнице. Каждый, кто работал в подобного рода больницах, знает, что они оснащены совершенно невероятными магическими подвалами-переходами, подобных которым ни одна беллетристика соответствующих жанров родить не в силах. Хогвартс отдыхает, Гарри Поттер нервно курит волшебную палочку. И то, что киностудии ещё ни разу не арендовали больничные подвалы для съемок фильмов о Чистилище и прочих «новозаветных» кошмарах, – лишь упущение ассистентов режиссеров. Позор им на веки вечные! (Прим. автора – литредактор написала на полях рукописи: «Есть ужастики с больничными подвалами – и много!» Ужастики – есть, а про Чистилище с больничными подвалами – нет!)

Там и летним-то днём не очень уютно, а уж зимней ночью… Зимней ночью там гулко, зловеще и сыро. Кое-где глубокие и маслянистые лужи. Может, и не крови, но кто знает… Иногда неожиданно повисает свистящая прямо в левое ухо тишина или – напротив – внезапно включается с грохотом какой-нибудь шумный агрегат неясного предназначения. Мимо проносятся призраки, гремя каталками. Под сводами реют души убиенных младенцев, сошедших с ума анестезиологов и интернов, не убравших руки со спинки кровати по команде: «Разряд!» И даже забредает начмед-оборотень.

Если ты сумел выжить в подвале в первые три месяца интернатуры – ты будешь жить в этой больнице долго и счастливо, и даже подвальная парочка Люська-Витёк не утопит тебя в контейнере с манной кашей. Потому что ты уже гипоталамусом чуешь, что налево – морг, направо – главный корпус, а прямо лучше вообще не ходить. Только зигзагами. Потому что ты в белых мокасинах, а тут трубы текут. Хотя на бумаге все семьдесят километров отремонтированы, а на деле – у главврача новый дом, но ты не считаешь чужие деньги. Тебе некогда – ты несёшься в ургентную операционную на внутрибрюшное кровотечение. Потому что юный хирург жаждал крови, а во чреве, вишь, из анатомических образований ещё чего-то, кроме аппендикса и брюшины, оказалось. Яичники там ещё у женщин, да. На трубах подвешены. А трубы ремонтировать надо. Потому что – трубная беременность. Внематочная. А он вошел и испугался. И ты несёшься, задорно перепрыгивая через лужи, потому что ты – врач, а это – диагноз, даже если не призвание. И, кроме как тётеньку спасти, тебе ещё надо ногой в печень дать юному хирургу, чтобы учил матчасть про дефанс, крик Дугласа и прочую патогномоничную симптоматику смежных специальностей.

Но сказание не об этом.

А о том, как уролог-эстет нёсся в обратном направлении – то есть из главного корпуса в родильный дом. Потому что третье кесарево на одной и той же живой женщине – это вам не два байта переслать. В ЦРБ[5], где её последний раз ушивали, дупликатуру пузырно-маточной клетчатки натянули по самое не могу – вместо нижнего сегмента матки аж чуть ли не до ушей дотащили – на дно матки запузырили. Нет-нет, не ахайте. Сейчас всё лечится и ушивается. Делов-то. Можно и самим справиться, но пусть уж лучше уролог посмотрит. Всё спокойнее – и запись в истории родов за его подписью. Опять же, не одной бригаде во главе с хирургом-акушером ответ держать, если что.

В общем, ты стоишь весь такой. Основные этапы, естественно, уже выполнены. Младенец отдыхает в неонатологии. А ты, задумчиво взирая на катетер, торчащий из «оттуда» в «сюда», ждешь уролога… Суку! Потому что он уже хрен знает сколько по тому подвалу шарится, а миорелаксанты у анестезиолога, чай, не казённые.

И тут он является. Из предбанника тебе ручкой машет. Зрачки расширены – из-за операционного стола видать. Сам белый-белый. Губы – синие-синие. Руки трясутся. Какая операционная, он хоть бы чувств не лишился при виде крови. Ты ему спокойно так:

– Твою мать, Анатолий Иванович! Где ты ходишь, мил-человек?!

А он слóва в ответ вымолвить не может. Одними зубами отвечает:

– Вит-т-ёк. Вит-тёк. Вит-тёк… – Ну, думаю, пляски святого Витта начались мне вместо высококвалифицированной специализированной помощи.

– Что – Витёк? – уточняю.

– Вит-тёк. Вит-тёк. Вит-тёк. Там. Там-тарам. Там-тарам.

– Толик, ты вроде в алкоголизме не был замечен. В снобизме – да, было дело, испачкался. В материализме грубом – тоже известно. Даже в нонконформизме и эклектике, хотя последнюю, в соответствии с классиками, осуждаешь. В чём дело-то сейчас, скажи внятно? – быстро так интересуюсь, потому что у меня же рана, и я уже вся вспотела в фартуке, про анестезиолога молчу (и в его сторону не смотрю, достаточно того, что его взгляд покруче электрокоагулятора на мне дорожки узорные выжигает), он, кажется, последнюю ампулу «чего надо» из НЗ достал.

Тут, правда, я должна сделать отступление и поведать почтенным читателям о Витьке. Пара эта – Витёк и супруга его Люсильда – была нашим подвальным талисманом. Добродушные ребята с невыраженным слабоумием числились, в соответствии с записями в трудовых книжках, техническими работниками и были эдакими Шурами Балагановыми, ответственными за всё – подмести, мусор вынести, каталки, если кто где забыл, на законную стоянку перегнать. Все их любили, они ко всем неплохо относились. Были добродушны, открыты и обидчивы. Как дети. Или легкие дебилы. Каковыми, собственно, и являлись, безо всяких аллегорий.

Спецшколу закончили в своё время – не математическую, разумеется, а вспомогательную – да и жили себе не тужили, в маленькой однокомнатной квартирке, оставшейся от Витькиной бабушки. Как-то раз, правда, нехорошие менты хотели лишить их этой скромной недвижимости. Но наша начмед, не смотри что оборотень, разыскала ментов хороших – и урегулировала вопрос.

Ругались Витька с Люськой, как малолетки в песочнице из-за ведёрка. А когда они ругались – Витёк приходил бродить по подвалу. Санитарки выносили ему поесть и давали сигарет.

Но урологи, парившие в эмпиреях своего главного корпуса, с персонажами этими колоритными, как правило, знакомы не были. Куда небожителям до нас, рыцарей без страха и царя в голове.

Так что, заплутав в неизвестной топографии подвала, Анатолий Иванович вышел к моргу. А там подземелье становилось ещё более тёмным и страшным, чем в других тёмных и страшных местах этого извилистого тоннеля. И не потому что морг. Хотя… может, и потому. Там вообще, куда ни глянь, всё страсть как креативно безо всяких специально обученных дизайнеров и творческих директоров: винтажные потёки, поставленная игра света и тени, техногенные скрипы и ворчания. Одним словом, готовые декорации для сцен из жизни морлоков, если кто надумает снять ремейк по Уэллсу.

Поправив очки в золотой оправе холёным урологическим пальчиком, Толик понял, что надо срочно идти или даже бежать в другую сторону, а тут ему из-за угла и говорят резко так, нервно:

– Где я ей, в пизду, кофточку с кружавчиками, как у Оксаны, возьму?!

Анатолий Иванович подпрыгнул и не побежал, а понёсся, не разбирая дороги. А за спиной дыхание и крики не отстают, а напротив – приближаются:

– Я вас знаю, дайте сигарету!!! – и за халат – цап! Тут у Толика в зобу дыхание и спёрло.

Но Витёк, он же не где-нибудь, а за роддомом числился. Так что дебил не дебил, а говорит он Толику человеческим миролюбивым голосом:

– Я вас знаю. Вы – доктор из главного корпуса. Если дадите мне сигарет, я вас в роддом отведу. Вам же туда? Сюда только те забредают, кому в роддом. Потому что если кто умер, так его с другой стороны подвозят на каталке, а вы – на своих ногах. Хотя тут, конечно, всякого можно насмотреться, особенно по ночам. У-у-у!!! – Тут Анатолий свет Иванович чуть вообще не ополоумел. Он же не знал, что Витёк – как ребёнок, и шутки детские про чёрный гроб на чёрных колёсиках у него, Витька, в фаворе.