Личный враг Бога - Михаил Кликин

Он ушел, а Глеб еще какое-то время стоял у закусочной и вдыхал аппетитно пахнущий воздух.

6

Весь день он проходил по Городу.

Уже давно опустилось за стену солнце. Темнело.

Глеб устал. Ноги окаменели. Желудок ссохся. Разболелась голова и сильно хотелось спать. Ему нужен был отдых.

Людей на улицах Города становилось все меньше. Высветились изнутри окна домов. По небу рассыпались звезды…

Уже поздней ночью, окончательно обессилев, Глеб забрел в район новостроек. Здесь приятно пахло смолой и древесными опилками. Мягко светились в темноте дощатые стены строящихся домов, с дырами дверных проемов и незастекленных рам.

Глеб забрался в ближайший недостроенный дом и долго в темноте бродил по нему, то и дело натыкаясь на балки, запинаясь о валяющиеся под ногами доски. Он чуть не сломал себе шею, шагнув в комнату, где еще не было пола. Свалившись на ворох шуршащей стружки, он пошарил вокруг руками, и чувствуя, что от усталости больше ничего не может и не хочет, перевернулся на спину и мгновенно заснул, прижав к себе драгоценный меч.

Глава 5

Водки было много.

Сам Сергей почти ничего не пил, но гостям роздыху не давал: то и дело наполнял рюмки и красиво, со знанием дела говорил очередной тост. Не выпить было кощунством.

После пятой рюмки раздался звонок. Сергей поднялся с дивана и ушел открывать дверь. Вернулся он с двумя девушками.

— Карина, — представил он, — и Вероника. Наши соседки. А это Глеб.

— Очень приятно, — проговорил, пытаясь привстать, Глеб.

— Присоединяйтесь, девчата, — пригласил Иван, хлопнув широкой ладонью по кожаной обивке дивана. — А то водки море, а нас только трое, — он расплылся в улыбке, страшно довольный тем, что сказал почти в рифму.

У Карины были роскошные волосы и изящные руки. Она приземлилась рядом с Иваном, ладонью мазнула его по щеке, попеняла:

— Опять ты не брился, — голос у нее был грубый, низкий. Неприятный голос.

— Вы подвинетесь? — мягко спросила Вероника. Глеб поднял на нее глаза. Девушка улыбалась. Улыбалась широко, но как-то тихо, словно бы немного неуверенно.

— Да, конечно. — Он заерзал, тесня Ивана. — Меня зовут Глеб. И можно «на ты», я ведь еще не настолько стар, чтобы… э-э… величать меня… значит… — Глеб запутался в словах — все-таки выпито было уже немало — и замолчал. Вероника села рядом.

Оказалось, что у всех уже налито, а пересевший на кресло Сергей произносит какой-то тост.

— Хорошо сказал, Сережа! — Карина захлопала в ладоши. Все чокнулись, выпили за что-то, кажется за знакомство.

«Утром на работу», — с тоской подумал Глеб, а потом вспомнил, что завтра суббота. Выходной.

Он разлил по рюмкам и коротко провозгласил:

— За встречу.

— За встречу! — весело подхватила Карина.

— За встречу, — улыбнулась Вероника и отбросила волосы с лица…

Потом были какие-то провалы. Время, в котором его не существовало, из которого он выпадал. Иногда вдруг наплывала действительность, и тогда он обретал себя и в недоумении смотрел на происходящее. Так дремлющий перед телевизором человек воспринимает идущий на экране фильм — обрывками, несвязными эпизодами, не зная ни сюжета, ни взаимоотношений персонажей, видя только одни и те же лица, которые что-то делают, говорят…

Сергей играет на гитаре. Иван пытается подпевать. Карина зажимает ему рот. Вероника звонко смеется…

Кто-то закончил рассказывать анекдот. Все хохочут. Иван хлопает ладонью по столу, опрокидывает бутылку водки. Карина вскакивает, бежит на кухню за тряпкой…

Вероника что-то объясняет ему. Он согласно кивает, но ничего не слышит, неотрывно смотрит в ее глаза и никак не может сосредоточиться на словах…

Какие-то парни. Кажется, они были вместе с Иваном там, на улице. Зашли, не раздеваясь: лиц не видно, натянутые по брови вязанные шапки, поднятые воротники, одинаковые черные куртки на меху. Опрокинули по рюмке. Тихо сказали что-то Ивану. Сергей молча смотрел на них и был суров, насупился грозно. Затем парни ушли, захватив с собой огурец…

Они с Вероникой целуются. На кухне. Дверь закрыта. Там визжит Карина, что-то хрипит Иван, пытаясь петь. Звенят струны расстроенной гитары…

В квартире никого нет. Вероника говорит, что все вышли прогуляться. Он целует ее, и все никак не может вспомнить ее имя. Губы твердые, агрессивные. Он отрывается, бормочет пьяно:

— Я люблю тебя, — но никак не может вспомнить имя, потому что в голове крутится глупая мысль, смысл которой он никак не может ухватить, так как пытается вспомнить имя девушки: «…Вот это ничем нельзя заменить…»

Они целуются долго.

«…это ничем нельзя заменить…»

«Вероника… Вероника!»

1

Первое, что услышал Глеб, когда пришел в себя, был гулкий перестук капель. Где-то совсем рядом капала вода, и он, не торопясь прозреть, решил, что идет вялый дождь. А потом в отдалении кто-то что-то крикнул коротко и невнятно, и глухое эхо отозвалось, повторяя неразборчивое слово.

Глеб открыл глаза. Над ним выгнулся дугой низкий каменный потолок, сплошь покрытый плесенью. Маленькая щель окна, забранная решеткой, показывала далекое, неестественно синее небо. Даже и не небо, а лишь крохотный осколок его, картинку с его изображением.

Глеб поднялся на локте и огляделся.

Он лежал на охапке гнилой соломы. С трех сторон его окружали глухие каменные стены. С четвертой стороны — прямо перед ним — находилась ржавая решетка из толстых прутьев. За ней был узкий темный коридор, на противоположной стороне которого он разглядел еще одну решетку — по-видимому, еще одну камеру.

Голос приближался. Кто-то повторял короткое слово, и Глеб все никак не мог его разобрать.

Он уже понял, что находится в тюрьме, и даже догадывался, за что именно его посадили, но кроме всего этого, еще что-то важное беспокоило его, что-то не давало покоя. И он не мог понять, что именно…

— Завтрак, — Глеб наконец-то разобрал слово.

По темному коридору за решеткой кто-то нес заключенным завтрак.

Глеб встал.

Что-то не так…

— Завтрак… — раздалось уже совсем близко. В коридоре сделалось чуть светлей.

— Завтрак!..

Глеб зажмурился, на мгновение ослепленный светом факела. В решетку ткнулась миска с бурой баландой, в которой плавал раскисший кусок хлеба. Глеб схватил ее, и сутулый человек пошел дальше по коридору, волоча за собой скрипучую тележку с водруженной большой кастрюлей и монотонно каркая:

— Завтрак!..

— Эй! — окликнул его Глеб. — Меня скоро выпустят? За что меня посадили?

В коридоре вновь стало темно. Человек, не обращая внимания на вопросы Глеба, уходил прочь.

— Эй! — Глеб вцепился в прутья решетки, прижался к ним лицом, пытаясь высмотреть если не фигуру тюремщика, то хоть отблески факела на стенах. — Я ничего не сделал!

— Завтрак… — раздалось совсем уже тихо.

Вновь стало слышно, как с заплесневевшего потолка капает вода. Глеб опустился на охапку соломы, с опаской понюхал баланду. В общем-то пахло вполне съедобно, почти аппетитно, особенно если учесть, что он вот уже второй день обходился без пищи. Единственная проблема заключалась в том, что ложки ему почему-то не дали. Возможно, заключенным ложка не полагалась.

— Эй, — сказал Глеб негромко, скорее для себя, чем для человека, разносящего еду, — а чем я буду есть?..

Естественно, ему никто не ответил, если не считать далекого гулкого отголоска, в котором еще можно было разобрать что-то похожее на слово «завтрак».

Смирившись с таким невниманием, Глеб через край, бычком, стал хлебать баланду. Она была еще теплой и на удивление густой. Выхлебав все до конца, Глеб начисто вылизал миску и отставил в сторону. Пожалуй, нахождение в тюрьме имело кое-какие положительные стороны.

— Привет, парень, — раздался вдруг негромкий голос как бы из ниоткуда. Глеб вздрогнул и поднял голову. Если с ним и могли сейчас говорить, то лишь из камеры напротив. Но там было так темно, что Глеб ничего не мог разглядеть.

— Ты кто? — осторожно спросил он.

— Что, не узнал меня? — Сомнений не было — голос доносился из соседней камеры.

— Нет.

— Он меня не узнал! — затараторил невидимый собеседник. — Должно быть, у него столько знакомых, что он просто не помнит их всех. Да? Это так? У тебя много знакомых, парень? Так много, что ты не узнал меня?

— Рябой Пес!

— Наконец-то. Малыш узнал своего старого друга. Малыш еще помнит его…