Неомаг - Андрей Дорогов

  Голоса переплетались, то, сливаясь в один клубок, то разделяясь. Это было невыносимо. Голоса бубнили в моей голове, перебивая друг друга, так что общий смысл их речей практически не угадывался, лишь отдельные слова. В основном ругательства и проклятия.

  Я бросился в прихожую. Без шапки выскочил в февральскую стужу. На улице голоса обрушились на меня с новой силой. Они давили, пригибали меня к земле. Как добрался до магазина, не запомнил. Пришел в себя только когда, торопливо сорвав с бутылки пробку, влил в себя 150 водки.

  Жидким огнем, она прокатилась по желудку, волной отдалась в голову и... голоса начали стихать. Пропали они, только когда я допил бутылку. Изрядно опьяневший я добрался до квартиры. Обнаружил, что забыл запереть дверь. Кое-как закрыл за собой дверь и свалился прямо у порога...

Глава 4.

  Максим открыл глаза. От долгого разговора в горле пересохло. Он глотнул остывшего кофе. Покатал жидкость во рту, подошел и сплюнул в раковину. Нацедил из под крана воды. Махнул стакан, не обращая внимания на затхлый, отдающий рыбой и хлоркой вкус.

  Посмотрел в спину стоящего у окна Ивана. Тот курил, стеклянный стакан был наполнен, до фильтра скуренными сигаретами. Густые клубы табачного дыма не хотели покидать кухню.

  Напившись, Максим умылся. Помолчал, непослушными пальцами подцепил пачку, достал последнюю полурассыпавшуюся папиросу, прикурил. Сел на табуретку, втягивал в себя кислый дым. Докурив, забил бычок и продолжил.

  - Потребовался месяц экспериментов, что бы вычислить оптимальную дозу спиртного. Такую, что бы не валяться напившимся до беспамятства, но что бы голоса отступали. 300 грамм водки и я мог быть более или менее адекватным. Ни вино, ни коньяк не помогали, пиво тоже. Только водка. Я пил каждый Божий день, иначе жизнь была невыносимой. Обычно в день я выпивал поллитра, поначалу валялся дома, но с наступлением тепла все чаще шатался по улицам, стараясь выбираться по ночам, или катался в пригородных электричках.

  - Ты слышал, только плохое? - Иван обернулся. Он был спокоен, только играющие на скулах желваки, выдавали его волнение.

  - Понимаешь, я не знаю, толи в головах людей царит одна лишь мерзость, то ли я слышал лишь негатив. Но это было страшно. Это как...- Максим запнулся, подбирая сравнения, - Это как, снять кожу и посыпать рану солью.

  - В те недолгие, моменты просветления, я все думал, неужели, и в головах моих родителей и жены царила такая тьма. Неужели и я полон этого дерьма? Всей этой ненавистью, похотью, агрессией, злобой?

  Он замолчал. Покачался на табурете. Максим чувствовал себя выпотрошенной рыбой. Сил не осталось. Но в тоже время что-то в груди, какая-то сжатая пружина, потихоньку начала распрямляться, принося облегчение. Это было, как вскрыть застарелый нарыв, с гноем уходила, хорошо спрятанная, но не менее острая боль.

  - Как ты это выдержал. Как не спился, как не вздернулся? - Иван вопрошающе смотрел на него.

  - Так и было бы, мысли нехорошие уже подкрадываться начали. Если бы не одно событие. Как-то приняв дозу больше чем обычно, я уснул в электричке. Очнулся я на каком-то полустанке. Видимо меня кто-то обул, а потом выкинул из поезда. Не видя дороги, побрел в лесок, там свалился в кусты и уснул. Проснулся с похмела, голова трещит во рту противно. Встать не могу. Голяк в общем полный. Лежал, сил встать не было, я же практически ничего не ел, пил только. Сколько так провалялся, не знаю. Не меньше пары часов точно. Но понимаешь вот какая штука. Голоса я начинал слышать где-то через час как очнусь, не важно, сколько я до этого выпил. А тут голосов нет, совсем. Птички поют. Ветер деревьями шелестит. Цветами пахнет, а в голову ни кто не лезет. Пролежал я до ночи. Благодать. Когда водка выветрилась думать начал. До этого не мог. Сам понимаешь, как тут ясно мыслить, когда, либо бухой почти до бессознанки, либо голоса в голове молотят.

  Максим замолчал. Сидел, уткнувшись лицом в ладони. Потом продолжил.

  - Лежал, думал, выходов у меня было не много, либо на суку повиснуть, напоследок ногами дернув. Либо как-то избавляться от голосов. Ладно бы они, что хорошее говорили, а то такой мрак. Что у мужиков, что у баб. Ты не поверишь, что я однажды слышал от девчонки одной молоденькой. Красивой такой. Я блевал потом полдня. У нее такое в голове творилось, до сих пор без дрожи вспоминать не могу.

  - И знаешь, вздернуться мне как-то привлекательней показалось. И повесился бы, если бы сил хватило. Ни чего меня тут не держало, близких ни кого. Если бы...

  Максим замолчал, надолго. Сидел, сцепив пальцы, вспоминая как все было. Иван его не торопил. Сидел, курил, глядя в потолок. Потом открыл рот, словно хотел что-то сказать, но Максим его не услышал, он был далеко.

  Петр Свержин.   Девять лет назад...

  ...Я бы умер в том овражке. Лежал, сил пошевелиться не было. Сначала плохо было, голова разламывалась после вчерашнего, тело крутило. Выпить хотелось ужас. Встать не мог. Потом когда похмелье прошло - хорошо стало. Тишина, ни кто в голову не бубнит, удивительно. Когда окончательно проспался думать начал. Жить так дальше нельзя. Над головой шумела береза. Представил - перекидываю ремень через сук и прыгаю. Конец мученьям. Не получилось - ни рукой шевельнуть, ни ногой. Два раза под себя сходи. Весь вечер и всю ночь пролежал. Под утро молиться начал, что бы меня ни кто не нашел. Что бы умер и отмучился.

  Родителей видеть начал. Я к ним руки протягиваю, кричу - Мама, мама возьми меня отсюда.

  Как в детстве, когда они во втором классе в лагерь пионерский меня отправили. Я там неделю только пробыть смог. В первый же родительский день, меня зареванного они забрали. Мальчишки старшие издевались, я самый младший был, за себя постоять не мог.

  Кричу я, - Мама, мама, забери меня, я к вам с отцом хочу, мне плохо мама.

  А она головой так качает, а слезы по щекам текут, отец рядом стоит, хмурится и говорит, - Рано тебе.

  Потом Олюшка с Настюшей приходили. Посидели рядом, погладила меня жена по голове и ушли.

  А я уже и плакать не могу. Хриплю, за горло цепляюсь, задушить себя хочу. Сил нет, пальцы разжимаются.

  Сколько я так пролежал не знаю. Кончаться уже начал. Тела не чувствую, небо только перед глазами качается. Хорошее такое небо, синее - птица в вышине парит. Луч солнечный на лицо упал, прикрыл я глаза. Мыслей ни каких, даже плакать не хочется. Спокойно так. Сквозь веки солнце вижу, коже тепло. Тень на лицо упала, наверное, облако солнышко закрыло. Я почувствовал, что отрываюсь от земли и прижимаюсь к чему-то твердому, но теплому, живому, и плавно покачиваясь, лечу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});