Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3) - Левон Хачатурьянц

Стив засмеялся. Делал он это очень охотно, смеялся от души, заразительно…

— Да, вы действительно люди другой природы! Кто у нас обращает внимание на эти запреты? Самые трусливые посдавали «пушки», а остальные… Как нельзя было пятьдесят лет назад пройти в темное время по парку, так и теперь. Только вместо пули всадят в вас пучок парализующего излучения: оно и бесшумно, и удобно. Серьезные банды располагают даже лазерным оружием…

— Оптимистка ты, Марина! — вмешался Волновой. — А вот я тут не в первый раз и могу подтвердить: американцев не переделаешь.

— Может, и удалось бы, да никто за это не берется! — сказал Стив. — Дьявол нами, видимо, доволен, а господь бог давно махнул рукой…

Они колесили по районам, в каждом из которых были заметны свои национальные признаки. Стив сообщил, что ирландцев в Нью-Йорке больше, чем в Дублине, а итальянцев — чем в Неаполе. Бегло осмотрели немецкий Йорквилль, отличавшийся аккуратными газончиками и розариями; китайский Чайнатаун, где даже телефонные будки были сделаны в виде маленьких пагод; традиционно хмурый и замусоренный негритянский Гарлем с улицами громадных полуразрушенных домов для самых бедных — хозяева не считали нужным ремонтировать «убыточные» жилища… От Гарлема, оставившего мрачное впечатление, было рукой подать до прославленного Бродвея. По причине дневного времени не удалось полюбоваться феерией электрического огня; но и днем на улице кипела жизнь. В пестроте бесчисленных реклам тонули скромные фасады театров. Судя по фотовитринам, здесь шли самые разнообразные спектакли — от Софокла и Чехова до откровенно порнографических шоу. Это тоже была традиция. Марина не утерпела, заглянула в два-три магазина. Стив сказал, что отец его помнит время, предшествовавшее ядерному разоружению: обнищание страны, всеобщую девальвацию. Тогда полиняли карнавальные одежды «Великого белого пути», и стояли заколоченными десятки магазинов, и голодные толпы из Гарлема среди дня громили продуктовые лавки…

Тарханов больше всего переживал оттого, что не было времени походить по выставочным залам. И все же они осмотрели выставку некоей малопонятной, издающей треск и завывание, испускающей лучи света «динамо-живописи» в музее Гугенхейма, а также обошли небольшой участок необъятного дворца искусств — Метрополитен-музея. Оказавшись на Манхэттене, нельзя было, разумеется, упустить случай полюбоваться зданиями Линкольн-центра — недавно построенный голографический видеотеатр ледяным кристаллом нависал над колоннами Метрополитен-оперы. Повздыхали перед стареньким Эмпайр-Стейт-билдингом, едва достававшим до «пояса» супергигантам последних десятилетий. (Стив не замедлил доложить, что теперь квадратный сантиметр земли на острове Манхэттен стоит дороже, чем золотая пластинка той же площади.) Наконец Сурен увидел «с тыла» статую Свободы и решил, что она недостаточно внушительна…

К вечеру у гостей все перемешалось в голове: «динамо-живопись» и египетская скульптура с головами птиц и зверей, тяжелая пышность старых домов, выстроенных «под античность», электромобильные потоки, смелые наряды женщин, полицейские… Кстати, полицейские почему-то запомнились лучше всего. Если судить по старым американским фильмам, облик «фараона» не менялся уже лет тридцать-сорок. Это должностное лицо продолжает являть собой нечто вроде символа страны — теперь уже в большей степени, чем любые небоскребы. Небоскребы-то есть везде, а вот такие красавцы — только в Штатах. Стоят они, как правило, в одинаковых позах: ноги широко расставлены, руки за спиной. Сейчас, по летнему времени, на них серые рубахи с короткими рукавами, с расстегнутым воротом: брюки заправлены в высокие ботинки. Повсюду значки, эмблемы, бляхи, шевроны… На груди портативная, все время включенная рация, еще какие-то перебегающие огоньки. Широкий кожаный пояс спущен на самые бедра, к нему привешены блестящие наручники, рожок с патронами, дубинка. Все открыто, все без чехла, так и кричит: «Бойтесь, уважайте, перед вами — сила!» Большой старинный револьвер практически весь снаружи, только ствол засунут в кобуру. Ну какой же полисмен без «кольта-45»! Образ, созданный книжками-комиксами, кинолентами, телепередачами: рыцарь закона, грозный и справедливый, герой без страха и упрека… Может быть, это двадцать раз не соответствует действительности, но «фараон» производит впечатление…

Друзья долго не расходились по номерам, засиделись в гостиной у Волнового. Наконец Игорь Петрович решительно выгнал всех спать. Последним выходил Тарханов. Руководитель делегации остановил его незаметным для других знаком.

— Что? — встревоженно спросил Семен.

— Да так, мелочи. — Волновой оглянулся по сторонам, как будто их могли подслушать. — Ты… ничего не заметил, когда мы сегодня ездили по городу?

— А что я должен был заметить?

— Не знаю. Конечно, может быть, мне показалось… но все-таки я раза четыре за день видел одну и ту же оранжевую «тойоту». Она шла за нами, как приклеенная, и почти не отставала.

Тарханов поднял левую бровь и сказал со вздохом:

— Диагноз могу поставить сразу. Детективная лихорадка, вот как это называется. Ты мне еще в Москве не понравился со своими подозрениями…

И вышел.

Ночь миновала вполне спокойно. А утром Стив подвез четверых гостей до станции монорельса. Вылетать в Майами должны были с другого аэропорта, Флойд-Беннетт; стремительный воздушный поезд добирался туда пятнадцать минут, электромобилю на забитых транспортом улицах понадобилось бы не менее часа. Коротенькое радушное прощание, объятия по-американски (здесь обнимаются и хлопают друг друга по спине даже малознакомые люди); Марина советует Стиву «по возможности не быть пессимистом» и вообще побывать в Советском Союзе. «Наверное, я так и сделаю — вы занятные ребята, я никогда таких не видел!» — отвечает мулат; зубы его сверкают в улыбке, а глаза печальны…

Промелькнули внизу бесчисленные крыши — причудливыми надстройками и антеннами, соляриями, площадками для вертолетов. Кое-где поезд бежал мимо стеклянных панелей — дома поднимались выше опор дороги, уходили к легким утренним облакам. Блеснула мутная гладь узкого пролива Те-Нарроус, понеслись похожие друг на друга кварталы Бруклина. Наконец, словно благодатная долина в горах, открылся зеленый провал между подоблачными башнями — поле аэродрома.

Их ожидал светло-кофейный «Эльф» с голубой полосой вдоль фюзеляжа, маленький и нарядный, точно игрушка. Машина стояла в секторе частных самолетов, поскольку принадлежала Хартманну. Очевидно, старик намеревался устроить советским делегатам прием по высшему классу. Сам он не прилетел из Майами — гостей встретили флегматичный непрерывно жующий верзила — пилот и сухонький, похожий на японца ассистент председателя АКМ. Впрочем, говорил он как стопроцентный янки, а фамилия его была Мэнсфилд. После традиционных объятий и похлопываний ассистент предложил незамедлительно взлететь. Пилот забрался в кабину (было странно, что он там помещается), Мэнсфилд подхватил чемоданы…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});