Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность - В. Огарков

Но бывали и недоразумения, случались и неприятные сцены. У княгини главными недоброжелателями были близкие в это время императрице Орловы; а при таких условиях, конечно, трудно было предполагать возвращение прежних отношений; притом, как мы уже ранее сказали, характер Дашковой был не из таких, чтобы способствовать сглаживанию неровностей и улаживать дело уступками.

Осенью 1762 года двор отправился на коронацию в Москву; в свите государыни были и Дашковы. Дорогой, под Москвой, княгиня узнала, что ее маленький сын Миша, оставленный у свекрови, умер. Мать провела несколько дней в слезах, отказалась участвовать в процессии торжественного въезда в Москву и старалась избегать всяких общественных удовольствий. Из того факта, что княгиня узнала о смерти своего сына от других, мы можем вывести заключение, как поглотила ее политическая роль и какой заманчивой представлялась ей слава, что в погоне за нею она забыла о малютке, оставленном в деревне.

В коронацию Дашкову ждало новое огорчение. Церемониал был устроен так, что Екатерине Романовне, претендовавшей на самую крупную роль в предшествовавших событиях, было отведено как жене полковника при торжестве в соборе не особенно почетное место: сзади, на подмостках. Нам это обстоятельство, конечно, не может казаться очень важным; но какую бурю страданий оно причинило гордой, самолюбивой Дашковой. Она, однако, храбро заняла свое место, не хотела показать малодушия и смело выдерживала двусмысленные взгляды окружающих... Княгиня смотрит на свое поведение в этом случае, как на геройское; и это обстоятельство, что она придавала так много значения малостоящей обрядности, дает нам повод подозревать искренность философских ее тирад против “суетных отличий”...

Во всяком случае, в списках наград по поводу коронации Дашковы заняли не последнее место, и княгиня получила звание статс-дамы государыни.

Однако только этим внешним знаком благоволения милости государыни и ограничились: прежние друзья были далеки теперь душой. Хотя празднества в Москве беспрерывно следовали одно за другим, но княгиня проводила время в семейном кругу, нигде не появлялась и не показывалась даже во дворце. Это было несомненным знаком совершенного охлаждения к ней государыни.

Мы не будем рассказывать здесь о том, что происходило в Москве в это время, когда благодаря честолюбивым видам Орловых, вызвавшим недовольство большого круга лиц, возникли известные волнения, душой которых был Хитрово, один из участников события 28 июня. Прошлое Дашковой, ее решительность и недовольство являлись, конечно, основательным предлогом для обвинения ее в участии и в этих событиях, что, однако, было совершенно несправедливо. Императрица, недовольная ею, подозревала во многом свою недавнюю поклонницу. Княгиня не сдерживалась в разговорах, и ее смелые речи доходили до государыни, что, разумеется, еще более подливало масла в огонь.

В мае, в то время, когда княгиня, недавно разрешившаяся от бремени, лежала в постели, муж ее получил через Теплова следующую записку от государыни: “Я искренно желала бы не предавать забвению услуг княгини, и мне очень прискорбно ее неосторожное поведение. Напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе нескромную свободу языка, доходящую до угроз”.

Эта записка в связи с другими обстоятельствами так подействовала на княгиню, что она сильно заболела, и окружающие даже опасались за ее жизнь.

Но императрица несмотря на перемену отношений исполнила свое обещание: она была восприемницей новорожденного сына Дашковой. Впрочем, на этой формальности все и кончилось: государыня даже не спрашивала о здоровье матери новорожденного. Вскоре Дашкова, по некоторым известиям, должна была с мужем уехать из Москвы, а по рассказу Дидро, только болезнь спасла ее от ареста.

Так прервались надолго добрые отношения недавних друзей; они возобновились с более мирным оттенком некоторое время спустя, когда Екатерина II не могла уже опасаться, что ее упрочившейся славе повредит популярность Дашковой, и когда сама княгиня, наученная горьким опытом жизни, стала несколько тактичнее и даже научилась говорить не совсем заслуженные комплименты.

В конце декабря 1763 года княгиня, оправившись от болезни, явилась в Петербург; но Дашковым уже не было места во дворце; они поселились в наемном доме.

Когда в 1763 году императрица отправила войска на запад поддержать кандидатуру Понятовского на польский престол, в том числе выступивших в поход генералов был и Дашков. Лето 1764 года княгиня провела на даче своего родственника, Куракина, в полном уединении, с детьми и девицей Каменской. Обстоятельства складывались так, что опять навлекали подозрение на княгиню. По соседству жил родственник ее, Петр Иванович Панин. Его посещал, между прочим, Мирович. Конечно, и Дашкова встречалась с ним у родственника. Посещения Мировича отнесли на счет Дашковой, имевшей уже весьма “красную” репутацию. Это было таким обстоятельством, которое отнюдь не могло охладить неприязни к ней императрицы. Однако и в этом случае, как и раньше, вся вина Дашковой была лишь в том, что она не стеснялась громко и откровенно высказывать свои мысли.

В доме своей тетки Паниной в сентябре 1764 года княгиня узнала о смерти своего мужа, ставшего жертвой лихорадки во время переходов с отрядом. Княгиня лишилась чувств при этом печальном известии. Но она была не из такой породы, чтобы долго позволять себе “разнюниваться” и сентиментальничать. Ее и тогда уже обладавшая большими задатками практичности, живая, жаждавшая деятельности натура скоро нашла выход из охватившей ее грусти. Если Дашковой не удалась та роль, которую она думала разыгрывать в общественной жизни, то теперь сама собою ясно обозначилась перед ней цель: воспитание детей и приведение в порядок расстроенных дел мужа.

Князь Дашков – добродушный и хороший человек, не обладавший особенными дарованиями (хотя княгиня и расписывает его самыми радужными красками в своих мемуарах в этом смысле), – был бонвиваном, не прочь покутить, завести интрижку и вообще сделать то, что было в нравах тогдашней молодежи. Конечно, его дела не могли быть особенно в порядке, и честь приведения их в блестящий вид принадлежит его молоденькой вдове, доказавшей своей деятельностью, что она не меньше смыслит и в практических, деловых вопросах, как и в политике с наукой.

Вскоре после смерти мужа вдова написала письмо к Екатерине II, – письмо, свидетельствующее, что Дашкова отнюдь не пренебрегала “просить” и пользоваться из того источника, откуда черпали все тогдашние лица ее круга. Приводимый ниже отрывок из этого послания довольно живо иллюстрирует непоследовательность философии автора мемуаров и разлад его теории с практикой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});