Пожиратели миров. 4 том - Кирико Кири

с реактивной струёй, — зло пробормотал я.

И мы не поленились подобрать гримуар, чтобы отнести наверх и положить под двигатель. Грог остался рядом в то время, как я поднялся в кабину и запустил один из двигателей. Активная броня могла пережить огромные температуры. Собственно, Грогу и не требовалось лезть под двигатель, лишь следить, чтобы книга не отлетела.

— Грог. Малая тяга, — предупредил я, переключая их на взлётную мощность. Загудели двигатели. Индикаторы медленно поползли вверх. — Как?

— Вроде горит.

— Вроде?

— Плохо горит.

— Если что, придерживай его, — сообщил я, увеличивая мощность до того максимума, на котором корабль не взлетит, и уже сам вышел, чтобы увидеть всё своими глазами.

Глядя на гримуар, создавалось стойкое ощущение, что тот был сделан отнюдь не из бумаги и кожи. По крайней мере, горел он очень неохотно, и даже под реактивной струёй его не испепелило сразу, как должно было. Он начал светиться жёлтым и очень долго не сдавался.

Мне казалось, что, стоя рядом, помимо рёва двигателя я слышал мерзкий шёпот, который издавала книга. То и дело возникала мысль, что может зря мы это делаем, но я старался об этом не думать. Мы делаем то, что должны сделать. Инквизиции нет, чтобы передать его, а значит действуем по инструкциям. Они были тем единственным проводником, когда ты не знал, что делать.

По итогу книгу спалило. Когда я отключил двигатель, от неё осталась лишь небольшая горстка пепла, которую почти сразу смыл дождь, оставив лишь прямоугольный отпечаток на месте, где тот лежал.

— Вот и всё, — выдохнул я.

— Да, — прогудел Грог, глядя на место, где тот лежал.

— Идём, у нас остался ещё один пленный, — позвал я его. Казалось, что даже смотреть на то место, где гримуар лежал, было неприятно.

Когда мы вернулись к камере с ребёнком, у меня сразу возник вопрос, кто это. Он был самым странным из всех даже просто потому, что был младшим среди пленников, но тоже одарённым, судя по изумрудным оковам. На вид я бы не дал ему больше тринадцати лет. Одет мальчишка был не в обычную одежду, а в рубаху и халат, которые обычно надевали на пациентов больниц, и у него единственного был кровать.

Когда я вошёл, тот даже не поднял головы, продолжая пялиться в стену напротив.

— Эй ты! — позвал я паренька, уже чувствуя, что что-то не то. — Встань и сними рубашку, чтобы я смог тебя осмотреть. После этого мы вернём тебя домой.

Ноль реакции. Он как сидел, так и сидит, глядя в одну точку.

— Ты меня слышал?

Кажется, что мальчишка был сознанием где-то не здесь.

— Грог, — позвал я товарища.

Один я в камеры не входил. Пусть в них и сидели лишь будущие жертвы обряда, мы не теряли бдительности. Отводили пленных на корабль, цепляли в грузовом отсеке, чтобы никуда не убежали, и вместе возвращались.

Медленно войдя в помещение, я не спускал с ребёнка ствола лазерной винтовки. Подошёл ближе и ботинком ткнул его в ногу.

— Ты меня слышишь?

На этот раз тот хотя бы как-то отреагировал. Заторможенно поднял голову и пустым взглядом посмотрел на меня.

— Снимай халат.

Кажется, мальчик меня совсем не понимал. С одной стороны, и чёрт с ним, оставить здесь и взорвать базу. С другой, мне было даже интересно, что делал в отдельной комнате мальчишка, который не подходил даже по возрасту для переселения демона.

— Будь готов, — предупредил я Грога. Тот встал в дверном проёме, уже держа в руках нож. Если что-то случится, даже хромой и с плохо двигающимися конечностями тот за один миг окажется рядом, чтобы расправиться с ним.

Я, медленно повесив винтовку на плечо, приблизился к ребёнку, после чего наотмашь ударил его по лицу. Парнишка слетел с кровати, и, кажется, очнулся. Удивлённо и испуганно он посмотрел на меня. В его глазах помимо слёз появились первые проблески сознания.

— Ты понимаешь меня? — спросил я ещё раз достаточно громко, чтобы тот сразу расслышал.

Тот сразу кивнул головой.

— Снимай рубашку.

— Ч-что?

— Снимай. Рубашку. Или я ударю тебя ещё раз, — предупредил я.

Пару секунд ребёнок будто соображал, что нужно сделать. Он выглядел каким-то заторможенным, словно отвык от людей. Но вот он встал и начал послушно снимать её, пусть медицинская рубашка и повисла на руках из-за оков.

Ребёнок был чистым, на груди никаких характерных отметин я не увидел.

— Повернись.

Он повернулся. На спине всё тоже было чисто.

— Протяни руки.

— Что? — кажется, до него действительно плохо доходит.

— Вытяни. Руки. Вперёд, — отчеканил я каждое слово.

Парнишка медленно подчинился.

Я внимательно осмотрел его руки. А вот на кистях в районе оков были натёртости, которые уже давно зарубцевались. Это было странно, что характерные шрамы на руках есть, но при этом на груди нет ни единого признака, что с ним пытались провести обряд. Разве что он здесь настолько долго, что изумрудные оковы попросту сами по себе успели стереть нежную кожу ребёнка.

Я нахмурился.

— Сколько ты здесь?

Тот будто завис при вопросе.

— Ты меня слышишь? — поднял я голос.

— Д-да…

— Сколько ты здесь?

— Я… я не знаю…

— День? Несколько дней? Неделя? Месяц?

Взгляд парня уставился на пол.

— Полгода? — предположил я.

— Я… не помню…

— Не помнишь?

— Очень долго.

Я нахмурился. Ситуация с ним выглядела очень странной. Человек очень быстро теряет ориентацию во времени, когда сидит в камере без окон. Но ребёнок выглядел так, как если бы провёл здесь даже больше года. Весь бледный, слишком худой и с трудом разговаривающий, будто никогда прежде не общался с людьми нормально.

— Понятно. Идём. Мы вернём тебя твоим родителям.

— Моим родителям? — переспросил он.

— Твоим родителям, — подтвердил я. — Они живы? Или ты сирота?

— У меня были родители…

— Значит вернёшься к ним. Идём. Только я сначала надену тебе повязку на глаза.

Мальчик безропотно подчинился, позволив закрыть ему глаза. В какой-то мере ему даже это будет полезно, чтобы не видеть все те последствия бойни, что были в коридоре. Детская психика имела привычку очень быстро ломаться от подобных вещей.

Взяв его под локоть, я вывел его из камеры. Он был последним пленником, и теперь мы могли приступать к