Вечный бой - Л. Семенов-Спасский

Когда они вошли, раздалось сразу несколько голосов:

— Что в Анзобе?.. Чума ли там в самом деле?.. Как прививки?..

Вышникевич устроился за столом, на котором совсем по-домашнему побулькивал самовар, самодовольно сияя никелированными боками, не спеша водрузил на переносицу пенсне и зачитал телеграмму из Самарканда.

В комнате стало тихо. Только в окнах слегка позвякивали стекла, сотрясаемые ветром.

— Вакцина Хавкина блестяще испытана в Индии, — сказал Вышникевич, откладывая телеграмму в сторону. — Анзоб — первое ее испытание в России и первое боевое крещение нашей лаборатории, други мои. Будем ждать телеграмм из Самарканда. В комнате приятно пахло древесным углем, тлеющим в самоваре, и свежезаваренным чаем. В ней было уютно, как в чистом натопленном загородном доме в ненастный осенний вечер, и ничто не напоминало о смерти, затаившейся за кирпичными стенами. От Анзоба, где разгулялась чума, ее отделяли тысячи километров...

— Чума пока не вышла за пределы Анзоба. Б соседних селениях не зарегистрировано ни одного случая заболевания. Надеюсь, нашим товарищам удастся ее локализовать.

Последние недели форт жил известиями из Анзоба — высокогорного селения в ста километрах от Самарканда.

Беда в Анзоб пришла внезапно. В селении стали умирать люди. Смерть не миновала никого и была почти мгновенной. Неизвестное заболевание начиналось с озноба и кашля — и через сутки-двое человек погибал. Селение охватил ужас. Приехавшие из Самарканда врачи заподозрили легочную чуму и телеграфировали в Петербург, прося о помощи. В Среднюю Азию спешно выехали сотрудники чумной лаборатории со всем необходимым для диагностики этого грозного заболевания. В фармакологическом арсенале чумологов была профилактическая вакцина Хавкина и противочумная сыворотка, недавно испытанная на животных.

— Из трупов погибших высеяны чумные палочки, — продолжал Вышникевич. — Так что диагноз не вызывает сомнения. Селение оцеплено солдатами близлежащего гарнизона.

Шумело море, а когда оно ненадолго смолкало, до слуха доносился долгий шорох сквозняков, шляющихся по пустым коридорам, и осторожное поскрипывание дверных петель. Казалось, по форту разгуливают привидения.

Люди, собравшиеся в угловой комнате, молчали. Снова заговорил Вышникевич:

— Вчера на книжном развале, что напротив Николаевского вокзала, в руки мне попалась любопытная книжонка. Записки английского военного врача Мак-Грегора. Несколько страничек посвящено чуме в Египте в самом начале нашего века.

Кто-то негромко попросил:

— Расскажите, Владислав Иванович. Вышникевич пощелкал пальцем по мундштуку папиросы, закурил.

— Все мы знаем, что первым высказал мысль о возможности противочумных прививок наш соотечественник Данило Данилович Самойлович во время чумной эпидемии в Москве. В записках Мак-Грегора рассказывается об английском враче Уайте, поставившем на себе опыт в крепости Александрия. Он работал в госпитале Эль-Хаммеди и вряд ли был знаком с работами Самойловича. Думаю, мысли о прививке родились у него самостоятельно. Уже тогда врачам хорошо было известно, что люди, раз переболевшие чумой, вторично не заражаются.

— Это подметили еще во времена Боккаччо, — вставил кто-то.

Вышникевич поднес огонек спички к погасшей папиросе.

— Думаю, еще раньше. В древнем Китае, например.

Он отогнал ладонью дымок от лица, удобно устроился в кресле.

— Среди пациентов доктора Уайта — женщина с бубонной формой чумы. Он извлек некоторое количество гноя из ее воспаленных желез и втер себе в бедро. На следующий день англичанин повторил опыт. Перед тем как втереть гной из чумных бубонов, он сделал ланцетом несколько насечек на коже.

— Смельчак! — уронил кто-то.

— Да, в смелости, други мои, ему не откажешь... Последствия эксперимента были ужасны. Уайт заболел чумой и через несколько дней умер. Интересно другое: даже когда у него вспухли паховые и подмышечные лимфоузлы, Уайт не ставил себе диагноза чумы — столь велика была его вера в силу прививки. Споря с коллегами, он настаивал на малярии. Так пишет Мак-Грегор, свидетель последних часов жизни Уайта.

Часы на стене пробили полночь...

Первой жертвой чумного форта стал сам руководитель лаборатории Владислав Иванович Турчинович-Вышникевич.

— Очевидно, я простыл, — пожаловался он Шрайберу, почувствовав внезапное недомогание. — Похоже, у меня начинается ангина. Но на всякий случай, считаю, меня следует изолировать. А вдруг — чума.

— Полноте, Владислав Иванович, — успокоил его Шрайбер. — На сквозняках нашего форта немудрено простудиться. Чай с малиной, горчичники, содовые полоскания — и от вашего недуга к утру не останется и следа.

Но утром состояние Вышникевича ухудшилось. Появился сильнейший озноб. Ртутный столбик градусника подскочил до отметки сорок. Так обычно начиналась чума. Форт был встревожен, но люди продолжали работу, как всегда.

Запершись в своей комнате, Вышникевич весь день писал. То были его рекомендации по дальнейшим экспериментам в лаборатории, замечания по испытанию противочумной сыворотки. Когда к вечеру у него появился кашель, он уже не сомневался, что обречен: медицина еще не знала случаев выздоровления при легочной чуме.

В тот же вечер все в форту были привиты повторно вакциной Хавкина.

Из мокроты Вышникевича бактериологи высеяли чумную палочку...

Он умер на четвертый день, впав в забытье. Среди его бумаг нашли записку: «Тело мое, когда все кончится, я прошу сжечь. И передайте товарищам — я уверен, что они продолжат и довершат начатое».

Над фортом приспустили черный флаг.

Лениво кружась, над морем падал первый снег. Долго гудела сирена катера, увозящего в Петербург урну с прахом Вышникевича. Люди молча стояли на пирсе и глядели вслед катеру, пока он не исчез за снегопадом.

Вторым погиб Мануил Шрайбер — совсем еще молодой человек. Работая с пипеткой, он неосторожно занес в рот чумную культуру. Смерть наступила на третий день. Противочумная сыворотка оказалась бессильной предотвратить ее.

И снова над выбеленным метелью фортом был приспущен черный флаг.

Две смерти, последовавшие одна за другой, не вызвали в форту паники, не приостановили опытов. Работы по созданию противочумной сыворотки продолжались. Никто не уехал в близкий и безопасный Петербург, готовящийся к помпезной встрече нового столетия.

Пришла зима и вместе с ней — телеграмма из далекого Самарканда, которую ждали с особым нетерпением в форту Александр Первый: «Вспышка чумы в Анзобе ликвидирована. Противочумный отряд возвращается без потерь».

Не было потерь и в Анзобе. Никто из привитых вакциной Хавкина не заболел. То была первая крупная победа русских чумологов.

К лету 1900 года работы по созданию противочумной сыворотки были закончены. В течение нескольких десятилетий, вплоть до открытия антибиотиков, сыворотка, созданная в форту Александр Первый, оставалась единственным надежным средством лечения чумы. Ее с успехом применяли в Индии, Китае, в странах Африки и Южной Америки. Переоценить значение противочумной сыворотки невозможно, ибо она спасла от неминуемой смерти миллионы людей.

Илья и Аня

Последняя грозная эпидемия чумы, унесшая более ста тысяч человеческих жизней, разразилась в Маньчжурии. Случилось это в конце 1910 года.

Уже хорошо были известны симптомы этого заболевания, досконально изучены все свойства чумной палочки и пути ее передачи человеку, уже получила всемирное признание противочумная вакцина Хавкина и триумфально испытали в Индии противочумную сыворотку, рожденную в мрачных казематах форта Александр Первый.

Все это было так, и все же чума еще была очень сильна и схватка человека с ней почти всегда оказывалась неравной и жестокой.

В открытой степи, верстах в пяти от Харбина, оцепленного бравыми солдатами Сибирского стрелкового полка, располагался противочумный лагерь. В старых бараках, заметенных снегом, некогда служивших воинскими казармами, развернули госпиталь. Мест в нем не хватало, и под временный госпиталь люди приспособили вагоны, загоняемые прямо по рельсам в гигантский двор, окруженный забором. Сотни вагонов...

Здесь же на территории лагеря, припорошенные снегом, высились огромные штабеля трупов с каким-то асбестово-фиолетовым оттенком кожи. Трупов было так много, что похоронные команды, работающие круглосуточно, не успевали их сжигать.

Рядом с противочумным лагерем, по берегам плавно текущей Сунгари, раскинулся Харбин — типично русский провинциальный город, каким-то чудом оказавшийся в Маньчжурии. Харбин жил неторопливо и беспечно. Сдерживаемая санитарной инспекцией и мощным заслоном сибирских стрелков, обложившая его со всех сторон чума не переступала городской черты. Чума селилась ниже города, вдоль пристаней, в кривых китайских кварталах, в бесчисленных деревушках, разбросанных по унылой степи.