Торговец зонтиками - Франсис Малька

Что было делать? Достал кошель с доходами за прошлый месяц и принялся, выгребая из него горстями золотые монеты, разбрасывать их во все стороны. А люди, в том же запале, что подтолкнул их пару минут назад ко мне, кинулись на каменные плиты и стали монеты подбирать – ползая по паперти, толкаясь, лягаясь, стараясь отхватить побольше.

Так я освободился из плена. Теперь можно было отойти в сторонку и понаблюдать за происходящим. Мной при этом владело странное чувство, будто кормлю голубей зерном.

Но вскоре я заметил, что один-единственный человек, о присутствии которого я и не подозревал, не охотится за монетами. Стоит и смотрит.

Кто? Убальдо Ланфранки, архиепископ пизанский собственной персоной.

Его неодобрительный взгляд мгновенно парализовал все мои мышцы, однако я почти сразу же взял себя в руки, размахнулся и подбросил в воздух опустевший кошель, чтобы люди поняли: золота больше нет. И чтобы толпа меня не раздавила.

Впрочем, пизанцы вроде бы уже и сами пресытились. Они медленно поднимались с земли, но почему-то не двигались с места. Между мной и архиепископом образовался ничем и никем не заполненный коридор.

Прелат долго молча вглядывался в меня. Воцарившаяся на паперти тишина давила, было ясно, что вот-вот начнется суровый поединок.

Бросить Убальдо Ланфранки вызов прилюдно, посреди площади перед храмом, я не мог, поэтому, не вымолвив ни слова, развернулся и спокойно пошел домой.

Встреча с архиепископом явно была не случайной. Какие уж тут совпадения! Архиепископ явился на паперть увидеть воочию то, о чем ему доносили.

Только что я сотворил себе серьезного врага. От такого не скроешься, его могущество делало напрасной любую попытку бегства. Никто, даже самый преданный союзник, не осмелился бы с этого дня ни предложить мне крышу, ни каким-нибудь еще способом поддержать мое противостояние Убальдо Ланфранки. Противостоять архиепископу в одиночку – вот и все, что мне оставалось.

Побаиваясь возможных последствий встречи на паперти, я окопался у себя дома и ждал, когда за мной придут.

Стук в дверь раздался на следующий же день. Открыв, я увидел двух вооруженных солдат, чьи мрачные физиономии легко позволяли догадаться: ничего хорошего мне не светит, наоборот, светит самое худшее. Один из незваных гостей схватил меня за руку, другой торжественно произнес:

– Вам следует немедленно предстать перед трибуналом Пизы.

Они только и дали мне времени, чтобы наскоро запереть дверь, после чего, вцепившись в мои запястья, поволокли – с такой силой и скоростью, что я едва не потерял туфли, – по улицам города в направлении Дворца правосудия.

Ересь в те времена трактовалась даже не как нарушение законов Церкви, а как преступление против Бога, государства, общества, императора или короля (кто у кого был), словом – как преступление против власти. В полном соответствии с этим борьбу с ересью следовало вести прежде всего самим государствам, которые обязаны были обеспечивать общественный порядок, епископ же выбрал для себя лишь охоту за еретиками. А дела подозреваемых передавались в светский суд, коему и было поручено выдвигать обвинения – вне зависимости от того, в чем заключалась провинность того или иного гражданина. Подобное сотрудничество между епископами, папой и городской администрацией начисто стирало различия между тем, достойно ли ты выполняешь свой гражданский долг, и тем, не сошел ли на минутку с пути, продиктованного церковной доктриной.

Защита подозреваемого процедурой вообще не предусматривалась, ни о чем подобном и речи не было, судья сам вменял себе в обязанность составлять иски и подбирать к ним доказательства вины. Зато предусматривались доносы, и это позволяло третьим лицам, подав жалобу, появляться на сцене лишь много позже. Для того чтобы все шло на пользу обвинения, свидетельские показания засекречивали (якобы в целях защиты этих самых свидетелей) и никаких очных ставок не проводилось.

Итак, я в Пизанском городском суде. Стою перед судьей Марчелло Камполи, по правую и по левую руку – те самые славные ребятки, что с утра пораньше выдернули меня из дому. Слухи об этом уже поползли, так что зал вскорости заполнился до краев.

Судья долго читал и перечитывал документы, которые положил ему на стол секретарь, затем взял слово и сразу же завершил этот – видимо, самый короткий в его карьере – процесс:

– Изучив главные обвинения, репутацию подсудимого и директивы архиепископа Убальдо Ланфранки, я объявляю этот трибунал непригодным для рассмотрения данного случая и немедленно передаю дело в епископальный суд. В ожидании нового процесса подозреваемый может оставаться на свободе.

Вот так Марчелло Камполи отнюдь не по собственному желанию только что передал меня в ведение архиепископа.

32

Назавтра, опасаясь скорого визита еще одного представителя Ланфранки, я решил, что без помощи книги мне удар не отразить, и достал ее.

К тому времени я уже научился мастерски излагать будущее: оно всегда выглядело правдоподобно, а для меня самого редко предусматривались какие-либо преимущества. Поскольку нельзя было давать волю бешеному темпераменту манускрипта, следовало планировать череду малоинтересных событий, выбирая для их описания самый что ни на есть безразличный тон.

То, что будущее мое на странице книги представлялось таким малоинтересным, нисколько меня не смущало, ведь, изложив его, я знал заранее, что произойдет, стало быть, получал фору по сравнению со всеми. О том, какую судьбу уготовил мне архиепископ, я, разумеется, не ведал, но я же понимал: за «проступок» наверняка положены некие кары, и надеялся, когда пробьет мой час, с помощью манускрипта выкрутиться.

У Церкви к тому времени образовалась мерзкая привычка конфисковывать книги, которые она считала противоречащими своей доктрине, вполне вероятно, мне придется искать выход из положения без манускрипта, и именно потому, дабы предохраниться от неприятных сюрпризов, следовало использовать его заблаговременно, то есть – образно говоря – выстрелить из лука в кромешной тьме. А значит, чтобы снова не ошибиться, мишень следовало поставить там, где это обеспечит четкое исполнение прогноза и милость ко мне судьбы.

Держа в уме все эти обстоятельства, я открыл чистую страницу в конце книжки и написал:

Я подошел к окну, поднял глаза и увидел вдали колокольню. Она была слегка наклонена к югу.

После этого вернул книжку на ее обычное место, в карман. Тут-то как раз и постучали, но теперь я воспринял стук в дверь куда спокойнее, чем в прошлый раз.

Открыл. И увидел перед собой брата Августина – значит, опять его прислали… Эмиссар архиепископа, улыбаясь так, будто он уже победил, протянул мне письмо с печатью Убальдо Ланфранки, которую я тут же и сорвал.

Ну конечно, мне предлагалось явиться завтра утром в Пизанский епископальный суд.

– До завтра! – обронил брат Августин и, радостно подпрыгивая, побежал вниз по ступенькам.

33

Уже далеко не первое десятилетие площадь Чудес наводняли рабочие. Их было не счесть, и все они трудились от зари до зари. Кафедральный собор – единственное на площади здание, уже выполнявшее свои задачи, – получился словно бы зажатым двумя стройплощадками. Что и говорить, один из величайших архитектурных проектов эпохи!

Справа от фасада собора Вознесения Девы Марии – громадный цилиндр из белого мрамора, ему предстояло стать баптистерием, это было первое строительство по проекту архитектора Диотисальви, и работы на площадке шли уже двадцать пятый год. Перед фасадом храма стройка была поскромнее, здесь сооружали колокольню. Законченная, она должна была вознестись над кафедральным собором – надо же где-то развесить колокола, – а сейчас рабочие, под надзором все того же Диотисальви, с великим рвением возводили колонны галереи третьего этажа. Строительство будущей колокольни тот же Диотисальви начал с закладки фундамента почти пять лет назад, но глядя сейчас на в общем-то небольшой диаметр основания башни, представлявшего собой два «вложенных» один в другой цилиндра, внутри которых еле поместилась винтовая лестница, трудно было поверить, что это сооружение станет когда-нибудь соперничать высотой с собором.

Временами я подолгу наблюдал, как каменотесы, приставив зубило к мраморному блоку, орудуют молотком, чтобы отколоть кусок нужного размера. Самые опытные из них умеют по прожилкам на поверхности камня распознать еще до удара кувалдой, куда пойдет трещина и каковы будут форма и величина отколотого фрагмента, ну и куски мрамора благодаря этому получались точнее по размерам, чем у их подмастерьев. Меня приводила в восторг мысль о том, что можно воздвигнуть сооружение подобного размера, стесывая со скал с помощью зубила буквально каменную пыль…

Закрыв глаза, я вслушивался в позвякивание инструментов, и звуки эти отдавались в моей голове барабанным боем. Из общей какофонии выпадали порой более или менее правильные ритмы, и можно было различить в них крестьянский танец или конский галоп.