Важнейшее из искусств - Сборник

Далее его мысли перекинулись на сам объект операции. Бурд Кривые Зубы. Прозвище получил из-за дефекта челюсти. Элементарные брекеты – и у этого человека не было бы испорченного из-за дурацкой клички детства. Ничем особым не примечателен. До двадцати пяти лет жил в деревне на востоке страны. Затем неожиданно продал дом и переехал в столицу. Изготовил машину и начал показывать на ярмарках «движущиеся картины», или, как их здесь называют, Ожившие тени. Обратил на себя внимание Антона. Машина была аккуратно изучена и, к изумлению Рауха и всего штаба миссии, оказалась не чем иным, как примитивным кинопроектором. Бурд снимал короткие фильмы на своеобразную пленку, изготовленную из промасленной ткани с нанесенным на нее галогенидом серебра природного происхождения, защищенным обычным желатином, а затем демонстрировал их на полотне, прокручивая через барабан перед ярким фонарем. Фильмы были черно-белые. Сюжеты, как правило, скабрезные. Решение о контакте в Институте приняли сразу же после рассмотрения кандидатуры, но изобретатель уже попал в поле зрения министерства охраны короны. Попытка выкупить захваченного «серыми» Бурда провалилась – агент не успел перехватить возок с арестованным. То, что Ожившие тени будут признаны в ведомстве дона Рэбы опасным колдовством, не вызывало сомнений, как и то, что там сделают с изобретателем. Через полчаса Бурд будет освобожден и переправлен в Торговую республику Соан. Там, под крылом дона Кондора, его познакомят с азами киноискусства и предоставят возможность усовершенствовать свой аппарат. Такая у нас работа…

Вереница из пяти телег с осужденными выехала на пустырь, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Впереди и позади скорбной процессии нестройной толпой шагали штурмовики с топорами на плечах; тощие тюремные клячи тащили деревянные клетки, в которых звенели цепями приговоренные к смерти. Глеб бросил в горошину микрофона: «Пора!» – и продрался сквозь ветки, на ходу вскидывая парализатор.

Через несколько секунд все было кончено. «Серые» громоздились в пыли неопрятной копошащейся грудой, возницы кулями осели на передках телег. Глеб по очереди сбил замки, ребята из опергруппы вытащили заключенных наружу. Осмотрев освобожденных, Глеб уселся на землю, привалившись спиной к тележному колесу.

– Его здесь нет, – устало сказал неизвестно кому и тут же добавил: – Никита, «подними» вон того борова.

…Монах, получив дозу стимулятора, икал и с перепугу никак не мог сотворить оберегающий знак, бестолково тряся пальцами перед заплывшим жиром лицом.

– Где Бурд Кривые Зубы? – тщательно выговаривая слова, в третий раз спросил Глеб. – Его приговорили к смерти. Где он?

До толстяка наконец дошло, чего от него хочет страшный незнакомец с закутанным черной тканью лицом. Он перестал икать и вполне связно прохрипел:

– Во дворце… ночью увезли. Дон Рэба… Помилован. По личному приказу его величества…

* * *

– И все-таки я не понимаю, – сказал Глеб. – Почему именно он? Гайсано Толстого они прибили гвоздями к воротам. Седому оружейнику из пригорода, тому, что придумал счетную машину, сожгли в горне руки. Алхимику Шайгору вставили в уши кожаные воронки и заливали в голову кипящее масло до тех пор, пока оно не полилось из глазниц и ноздрей. А этого… Почему?

– Потому что важнейшим из искусств… – ответил Раух и замолчал, не закончив фразы…

Тим Скоренко

ТИХИЕ ИГРЫ

1

Больно, черт меня дери. Встаю, отряхиваюсь. Оглядываюсь на забор. Сволочь ржавая, подогнулся, пошел вниз, ни черта красиво не получилось. Бочонок ржет, перегибаясь пополам. У меня вся задница сплошной синяк, а он ржет, падла, камеру чуть на землю не роняет. Киря поумнее будет, улыбается, но спрашивает:

– Живой?

– Живой, куда денусь, – отвечаю.

Переступаю через поваленную часть сетки. Двигаться больно. Иду к Бочонку.

– Чего ржешь? – ору.

Бочонок прекращает смеяться, испуганно прижимает к себе камеру.

– Ты снял это или нет? Я что, зря жопу об асфальт долбанул? – ору еще громче, прямо ему в лицо.

– Снял, снял. – Он тычет в камеру пальцем-сосиской.

Беру у него камеру, включаю воспроизведение, смотрю. Получилось не так уж и плохо. Естественно. Вот парень в джинсах забирается на сетчатый забор, тот прогибается, проваливается, парень падает на асфальт, хватается за ушибленное место. Ага, вот тут Бочонок уже засмеялся, камера снимает асфальт. Все, выключил камеру.

– Пойдет, – говорю снисходительно.

Впрочем, даже неплохо, что забор упал. Получился какой-то спецэффект прямо.

Милка круглит свои глазищи на меня. Никакого сочувствия. Будто-это-так-и-надо.

– Пошли. Следующий кадр, – говорю.

Переползаем через сетку: я, Киря, Милка, Бочонок и Алена. Гаврика сегодня нет: он барыжит какую-то тачку, битую десяток раз. Зная Гаврика, уверен, что получится.

Гаврик – самый старший. Ему двадцать один. Самый младший – Бочонок, ему четырнадцать. Но он отличный оператор, ничего не скажешь. Вот лестница.

– Снимаю снизу, – говорит Бочонок.

– О'кей.

– Смотри не навернись, – говорит Киря.

У него в руках две сцепленные между собой дощечки, выкрашенные в черный цвет, с белыми полосками. Сам сделал. Похожи на настоящую штуку для киносъемок, как она там называется. Он щелкает. Я запрыгиваю, цепляюсь руками за нижнюю площадку лестницы, подтягиваюсь, забираюсь.

– Блин, задницей все закрыл! – вопит Бочонок. – Но беги, продолжай! – добавляет.

Бегу по лестнице вверх, цепляюсь за металлические перегородки, разворачиваюсь, бегу быстрее.

– Стоп! – кричит Киря.

Останавливаюсь, выглядываю из-за поручней.

Бочонок просматривает реплей. Сейчас будет самое сложное: нужно запихнуть Бочонка на лестницу. Блин, кто проектировал эти пожарки?

Спускаюсь до нижней площадки. Бочонок говорит:

– Лестницу спусти.

Оглядываюсь. Я не подумал. За моей спиной секция лестницы, опускающаяся до земли. Но она на замке.

– Замок, – говорю я.

– Держи, – отзывается Алена.

Это не девушка. Это скала. Она офигительно красивая. Рыжая, а лицо узкое, будто у какой графини средневековой, нос с горбинкой, губы тонкие. Женственная, сильная. И характер – ничем не пробьешь: сказала – как отрезала. И всегда знает, чего хочет.

У нее в руках обломок трубы, вроде монтировки. Она бросает его мне, я легко ловлю.

– Спасибо.

Двумя ударами сбиваю замок. Высвобождаю лестницу. Она с грохотом съезжает вниз.

– Во! – удовлетворенно произносит Бочонок, ползет вверх, бережно сжимая камеру.

Я принимаю камеру, помогаю ему забраться. Он забирает прибор обратно, пыхтит, поднимается дальше. На лестницу запрыгивает Алена. Я подаю ей руку. Она стреляет глазами, но принимает помощь. Проходит мимо, я вдыхаю ее запах.

За ней поднимается Милка. Ее взгляд, как всегда, пуст. Последним забирается Киря. Бочонок кричит сверху:

– Всем стоять! Рэд, пошел!

Мне нравится, когда меня зовут Рэд. Да, на самом деле я Тимур, но Рэд – это стильно. Хоть я и не рыжий. Но зато я – Рэдрик Шухарт.

Я стартую. Бегу вверх точно так же, как несколько минут назад. Проношусь мимо Бочонка, который вжался в парапет тремя уровнями выше. Еще несколько этажей – и я на крыше. Запыхался, не так-то это и просто.

Бочонок поднимается следом, выходит на крышу.

– Иди к лестнице, спустись на пролет, беги вверх, потом – к месту прыжка.

Делаю то, что он сказал. Ребята еще далеко внизу, что-то они застряли.

Выскакиваю на крышу, Бочонок снимает. Бегу к пролету.

– Стой! – командует Бочонок. – Отойди, планы для монтажа возьму.

Он снимает крышу, ходит кругами, пригибается. Снимает сверху улочку, через которую я буду прыгать. На крыше появляется Алена, за ней остальные.

– Ну как? – спрашивает Киря.

– Нормально.

Киря снимает рюкзак, достает веревку.

– Точно страховать не нужно?

– На той стороне подстрахуй, чтобы поймать, если что.

Бочонок суетится, меняет кассету.

– Сегодня доснимем? – спрашивает он.

– Вряд ли, – говорит Киря. – Последнюю сцену долго снимать. Может, и завтра не доснимем.

– Но так мало осталось!… – мечтательно произносит Милка.

Она у нас играет красавиц. Неделю назад снимали в баре, который принадлежит другу Гаврика. Этот бар выполнял у нас функцию «Боржча». Бармен играл сам себя, с легкостью включился в процесс. Посетители тоже подыграли. Милка играет проститутку, с которой флиртуют Рэд и другие сталкеры. Проститутку мы сделали из дочери Стервятника. По-моему, так правдоподобнее. Впрочем, Стругацкие этого не увидят, да и не мне судить. Сценарий почти весь писал Киря, мы с Бочонком только подправили. И Алена немножко тоже.

Бочонок вырезал все то, чего не мог снять. Алена – сцену любви. Блин, я бы не отказался.

Я удалил большую часть диалогов. Ну его на фиг, пусть будет динамика.