Узник Неба - Карлос Сафон

— Вижу, что в искусстве торговли вам нет равных, посему удаляюсь в подсобку, чтобы привести в божеский вид коллекцию, которую на днях нам передала вдова.

Воспользовавшись благоприятным моментом, я последовал за Фермином в подсобное помещение и задернул за спиной занавеску. Фермин посмотрел на меня с оттенком беспокойства. Я миролюбиво улыбнулся ему.

— Я просто хочу вам помочь.

— Как угодно, Даниель.

Какое-то время мы молча распаковывали коробки и раскладывали книги стопками, сортируя их по жанрам, размеру и состоянию. Фермин не раскрывал рта, старательно избегая моего взгляда.

— Фермин…

— Я ведь уже сказал, что вам нечего беспокоиться из-за письма. Ваша супруга не какая-нибудь вертихвостка, и в тот день, когда она пожелает оставить вас с носом, — дай Бог, чтобы он никогда не наступил, — она заявит вам об этом прямо, без пошлых интриг.

— Я понял вашу мысль, Фермин. Но речь не о том.

Фермин поглядел на меня с тоскливым выражением, не ожидая ничего хорошего.

— Мне показалось, что после закрытия магазина мы с вами могли бы поужинать вместе, — начал я, — а заодно побеседовать о делах. Например, о посетителе, приходившем вчера. Или о том, что не дает вам покоя. Чует мое сердце, между вчерашним стариком и вашим скверным настроением существует связь.

Фермин положил на стол книгу, с которой вытирал пыль, удрученно взглянул на меня и вздохнул.

— Я попал в переделку, Даниель, — выдавил он наконец. — В ловушку, из которой не знаю, как выбраться.

Я положил руку ему на плечо. Под тканью халата прощупывались лишь кожа да кости.

— Тогда позвольте помочь вам. Разделенная ноша вдвое легче.

Он недоуменно нахмурился.

— Нет сомнений, что мы с вами справлялись и с худшими неприятностями, — убеждал его я.

Фермин печально улыбнулся. Предложенное мной средство его не обнадежило.

— Вы хороший друг, Даниель.

«И вполовину не так хорош, как он того заслуживает», — подумал я.

12

В те времена Фермин по-прежнему жил в старом пансионе на улице Хоакина Косты, где, как мне стало известно из достоверного источника, остальные обитатели в тайном тесном сотрудничестве с Росиито и ее товарками готовили для него прощальную холостяцкую вечеринку, которая обещала прогреметь на века.

Я зашел за Фермином в начале десятого вечера. Он уже поджидал меня у подъезда.

— Откровенно говоря, мне не очень-то хочется есть, — признался он, увидев меня.

— Жаль. А я думал, что мы заглянем в «Кан льюис», — забросил я удочку. — Сегодня в меню отварной нут и cap-i-pota…[19]

— Пожалуй, не следует упускать шанс, — согласился Фермин. — Хорошее кушанье подобно цветущей девушке — не всякий способен распробовать его вкус.

Приняв в качестве девиза этот перл из коллекции афоризмов непревзойденного дона Фермина Ромеро де Торреса, мы неторопливо прогулялись до ресторана, который мой друг почитал одним из лучших в Барселоне, да и в остальном мире. «Кан льюис» находился в доме номер сорок девять по улице Сера, в одном шаге от злачных мест Раваля. Оформленный нарочито просто, с интерьером, пропитанным духом тайны старой Барселоны, «Кан льюис» предлагал превосходную кухню, примерное обслуживание и цены, приемлемые даже для нас с Фермином. В середине недели по вечерам в зале обычно собиралась богемная публика, включая артистов, заядлых театралов, литераторов и прочих людей большого и малого достатка, дружно поднимавших бокалы.

Первый, кого мы увидели, переступив порог ресторана, был завсегдатай нашего букинистического магазина профессор Альбукерке, который ужинал у барной стойки, бегло просматривая выпуск ежедневной газеты. Местный мудрец и мыслитель, преподаватель факультета филологии, тонкий критик и журналист, он чувствовал себя в этом ресторане как дома.

— Отрадно видеть вас в добром здравии, профессор, — обратился я к нему, проходя мимо. — Интересно, когда же вы нас посетите, чтобы пополнить запасы духовной пищи, ибо, поглощая одни только газетные заголовки «Вангуардии», человек выжить не способен.

— Пожалуй, это было бы недурственно. Меня уже воротит от чтения дипломных работ — всей той дребедени, которую понаписали нынешние спесивые оболтусы и от которой у меня, кажется, развивается дислексия.

В этот момент официант подал профессору десерт: пышный флан,[20] который величаво покачивался, роняя слезы жженого сахара и распространяя волшебный аромат ванили.

— Вкус к жизни обязательно вернется к вашей милости вместе с парой ложек этого восхитительного блюда, которое колышется так же аппетитно, как груди доньи Маргариты Ксиргу,[21] — заметил Фермин.

Ученый профессор, воодушевленный образным сравнением Фермина, посмотрел на свой десерт с новой точки зрения и кивнул, завороженный чудным зрелищем. Мы оставили мыслителя смаковать сахарные прелести театральной примы и уютно устроились за укромным столиком в дальнем углу зала. Вскоре нам принесли обильный ужин, который Фермин бодро смолотил с проворством сельскохозяйственного комбайна.

— Я думал, у вас нет аппетита, — проронил я.

— Это все мышцы, они требуют калорий, — пояснил Фермин, полируя до блеска тарелку последним кусочком хлеба, оставшимся в корзинке. А мне-то казалось, что его снедает черная тоска!

Обслуживавший нас официант Пере подошел узнать, как у нас обстоят дела. Увидев, что Фермин поработал на славу, Пере протянул ему десертное меню:

— Немного сладкого, чтобы достойно завершить день, маэстро?

— Пожалуй, я не отказался бы от парочки порций вашего фирменного флана, такого же роскошного, как вы сегодня подавали. И если можно, положите на каждый флан по красивой спелой вишенке, — попросил Фермин.

Пере принял заказ и поделился с нами новостью: хозяин ресторана, услышав, как Фермин расхваливал изысканную прелесть флана, употребив для его описания весьма меткую метафору, решил отныне окрестить это блюдо «Маргаритой».

— Мне хватит кофе с молоком, — сказал я.

— Шеф угощает вас десертом и кофе за счет заведения, — ответил Пере.

Мы отсалютовали бокалами с вином хозяину, который нес вахту за барной стойкой, ведя беседу с профессором Альбукерке.

— Славные люди, — пробормотал Фермин. — Порой забываешь, что на этом свете живут не одни только подонки.

Меня поразила безысходная горечь, вдруг прорезавшаяся в его тоне.

— Почему вы так говорите, Фермин?

Мой друг пожал плечами. Вскоре на нашем столе появились фланы, сладострастно трепетавшие и увенчанные алыми вишенками.

— Напоминаю, что скоро вы женитесь, и тогда вам придется завязать с «маргаритами», — подколол его я.

— Горе мне, — сказал Фермин. — Я изошел дымом. Я уже совсем не тот, что прежде.

— Все мы изменились.

Фермин с наслаждением лакомился фланом.

— Где-то я читал, что по сути своей мы никогда и не были такими, как прежде, и наши иллюзии — это всего лишь воспоминания о том, чего никогда не существовало… — промолвил Фермин.

— Так начинается роман Хулиана Каракса, — подсказал я.

— Верно. Как сложилась судьба старины Каракса? Вы не задумывались об этом?

— Думаю постоянно.

Фермин улыбнулся, вспоминая наши прошлые похождения. Указав мне на грудь пальцем, он состроил вопросительную мину:

— Все еще болит?

Я расстегнул пару пуговиц на рубашке и продемонстрировал ему шрам, оставленный пулей инспектора Фумеро, которая пробила меня когда-то насквозь в руинах «Ангела тумана».

— Иногда.

— Старые раны не заживают, так ведь?

— Полагаю, что заживают и вновь открываются. Фермин, посмотрите мне в глаза.

Ускользающий взгляд Фермина сфокусировался на моем лице.

— Вы можете рассказать, что все-таки с вами происходит?

Он замялся на мгновение.

— Вы знаете, что Бернарда беременна? — спросил он.

— Нет, — солгал я. — Вас именно это беспокоит?

Фермин покачал головой, доедая вторую порцию флана и выскребая чайной ложкой последние молекулы сахарной карамели.

— Она не хотела пока мне говорить, потому что боится, бедняжка. Что касается меня, то я стану счастливейшим человеком на земле.

Я пристально поглядел на него.

— Не стану вас обманывать, в настоящий момент со стороны вы совершенно не похожи на счастливчика. Вы нервничаете из-за свадьбы? Вам не по себе от того, что придется идти в церковь и все такое?

— Нет, Даниель. Правда в том, что я весь в предвкушении, пусть даже без священников не обойтись. Я каждый день готов жениться на Бернарде снова и снова.

— В чем же тогда дело?

— Вы знаете, что спрашивают первым делом у человека, собравшегося жениться?

— Имя, — ответил я без запинки.