Цветы корицы, аромат сливы - Анна Коростелева

— Послушай, я имею право хоть что-то знать, — сказал ему как-то Ди. — Я ухаживал за кошкой! Что в этой легенде правда?

— Неправда, что я говорил с украинскими пограничниками на диалекте русского языка, которым пользуются на Украине, — я его не знаю. И неправда, что я спускался в пещеру без фонарика, потому что прекрасно вижу в темноте. Не вижу. Ну, все остальное… более или менее так и было, — сухо сказал Сюэли.

— Мне нет оправдания, — сказал Ди. — Но… он казался тонко чувствующим человеком.

— Где тонко, там и рвется, — буркнул Сюэли по-русски.

После того случая у Сюэли и Цзинцзин появилось выражение — «красная крышечка». Когда Цзинцзин и Сяолинь ползли по низким пещерным ходам, как им казалось, к выходу и надеялись уже скоро увидеть свет, они наткнулись на красную пластмассовую крышечку от кока-колы, оставленную раньше ими же, и поняли, что ползают по кругу. Это было непередаваемо страшно, они похолодели от ужаса. На крышечку они наткнулись четыре раза. Сюэли не только вынес Цзинцзин из этой пещеры на руках, но еще и бросил все свое остроумие на то, чтобы высмеять феномен красной крышечки, чтобы она не оставила ни малейшей травмы в психике Цзинцзин. С тех пор при словах «красная крышечка» они начинали ржать. Выражение это обозначало у них любой назойливый повтор.

На этом странные попытки переключить Цзинцзин на какого-нибудь другого человека закончились.

Увидев в объявлении Института Конфуция МГУ упоминание о награждении победителей конкурса сочинений «Я и китайский язык», Сюэли пожал плечами: формулировка темы была даже не провальна — она была за пределами его понимания. Если у них есть какие-то русские, которые хотят изучать китайский язык, надо же учить их тогда, а не издеваться. Он отыскал то место, где в МГУ гнездился Институт Конфуция, пришел к ним, представился как словесник, поскольку с кристаллографом никто не захотел бы об этом разговаривать, и предложил дать обучать эту группу учащихся ему, а в качестве темы для конкурса сочинений на следующий год не задумываясь предложил формулировку «Бамбук и светлячки».

— Ну, а нельзя ли все же… какую-нибудь другую формулировку? — спросили его.

— Можно «Светлячки и бамбук», — бесстрастно сказал Сюэли. — Но «Бамбук и светлячки» — лучше.

— Но… как же? Это ведь узко, мы хотели… чтобы все же словарный запас…

— Год поучатся писать про бамбук и светлячков, — тысяч пять иероглифов выучат, — равнодушно, но твердо сказал Сюэли. — И в знании древних авторов чуть-чуть хоть продвинутся. «Я и китайский язык»! «Я и мой китайский язык»!..

С тех пор три вечера в неделю у него заняты были обучением русских в Институте Конфуция.

В архиве ЦГАТД Сюэли познакомился с одной из старейших сотрудниц по имени Рахиль Эфраимовна — это была маленькая кружевная старушка, которая пожаловалась ему, что у нее очень тяжелая архивная работа, которая заставляет ее присутствовать в архиве по ночам. Дело в том, что в одной из комнат архива, на определенном столе, иногда в лунные ночи появлялась так называемая «светящаяся тетрадь» — это был призрачный дневник Теодора фон Бока, который в 1941-м году командовал группой армий «Север». Генерал-фельдмаршал был человеком пунктуальным и педантичным, поэтому его записки обладали особой ценностью, но дело не в этом: факт тот, что, появившись, дневник часа через два исчезал. Рахиль Эфраимовна ждала его появления и переписывала по кусочкам: хотела сделать так, чтобы документ был в постоянном доступе. Сюэли попросил ее назвать дни за последнее время, когда появлялся дневник, — она назвала с десяток дат. Тогда Сюэли привязал эти даты к лунному календарю, уловил периодичность и рассчитал совершенно точно, когда снова появится дневник и когда он будет появляться впредь, так что Рахили Эфраимовне уже не нужно было задерживаться на работе по семь дней в неделю, подкарауливая появление дневника. Он нацарапал ей на стене расписание на год вперед. «Лисочка, вы гений! — восторженно всплеснула руками старушка. — Вы случайно не еврей?..» Но нет, как ни присматривалась она к милому мальчику, на еврея он никак не был похож. С тех пор она всегда поила Сюэли сладким чаем с молоком и печеньем — это был экзотичнейший напиток, Сюэли даже не знал, как к нему относиться. Именно она однажды показала Сюэли в подвале архива дверь, которую он раньше никогда не замечал.

Деканат геологического факультета неожиданно предложил китайским первокурсникам подготовить что-нибудь вроде капустника ко Дню факультета. «Да-да, у нас в последние годы безумный наплыв китайских студентов, и мы не понимаем, что у них в головах. Пусть они наконец выскажутся в такой вот… драматической форме, объяснят нам, что они имеют в виду, чем живут, чем дышат», — сказал Лухин, зам. декана по золотодобыче.

Сюэли сразу предложил переделать под местные реалии пьесу Ван Ши-фу «Западный флигель». Настоятеля монастыря и монахов заменили комендантом общежития и дежурными по этажу, разбойников — скинхедами. Поскольку у него был опыт выступления в любительских спектаклях и к тому же он был писаным красавцем, на него сразу повесили роль студента Чжана. Роли коменданта, дежурных по этажу, скинхедов, подруги Ин-Ин — Хун-нян более или менее разобрали, оставалась лишь центральная роль Ин-Ин, но под нее никто не подходил. Все девушки-геологи, которые рвались играть, гораздо больше походили на какого-нибудь хунвейбина в кепке, чем на барышню Ин-Ин. Двигаться они не умели, играть на пипа — тем более, стрижены были под ежик. Возможно, они могли пройти сотни километров по тайге и выпить бутылку водки не закусывая. Вероятно, они могли обнаружить месторождение и организовать с нуля добычу нефти. Одна из них, наверное, могла заломать медведя. Тогда Сюэли принял радикальное решение.

— Можно мы попросим о помощи старших товарищей?

Русские кураторы благодушно разрешили. Они не подозревали, что Ин-Ин после этого гениально сыграет Ди. Им даже в голову не пришло, что помощь старших товарищей может выразиться вот в этом. Они даже не догадывались, какими бывают эти старшие товарищи.

— Вот какие красавицы к нам едут! — с гордостью сказал декан геофака декану того факультета, где учился Ди.

— М-м, по-моему, — кисло сморщился тот, поскольку Ди был хорошо ему известен как troublemaker и он его узнал даже в гриме, — это к нам они едут, а не к вам, эти… красавцы. Особенно вот этот… красавец.

Ди церемонно поклонился.

Пока Ди после капустника был еще в женском обличье, к нему пристал за кулисами какой-то ловелас, приглашая куда-то с ним уединиться. Ди задушевно сказал ему на ушко: «Видите ли… У меня на идиотов… не встаeт». Того вынесло оттуда, как будто им выстрелили из пращи.

Но все это было потом, а пока Сюэли, Ди и еще несколько человек сидели по вечерам, придумывая текст к постановке.

— Выходит Чжан Гун. Рассказчики справа и слева дают комментарии. Пантомима Сюэли идет в этот момент.

Чжан Гун из общежития в ГЗ

Недаром на весь сектор Б прославлен:Сюцай во всем сноровкой поражает,Таких людей едва ли двое, троеНайдется в Поднебесной, чтобы так,Как он, проворны были в каждом деле —Рассказчик справа:Возьмет ли в руки кисть, лоскут любой —И через миг уже готова сотняПрекраснейших стихов.Рассказчик слева:Возьмет ли в руки дрель и молоток —Уж дырки все просверлены на славуИ гвозди все, глядишь, позабивал.Этот сандаловый цинь ночью яснее звучит,В эти колонки слышнее порою ночной.— Теперь ты декламируешь то, что мы вместо арии туда всунули:Любви Ин-Ин добиться очень сложно,Лишь только в первом корпусе онаЯвляет лик, как осенью луна,Но так ГЗ обходит осторожно,Что, право, рвется сердце у меня.

— Стоп. Нет, — говорил Ди. — Коряво по-русски. «Рвется» — либо надо уточнять, куда, либо «на куски». Что в клочья рвется сердце у меня.

Выкроив минутку досуга, Сюэли зашел на истфак и разыскал там Андрея. Тот сидел над черепками из керченских раскопок.

— Послушай, ты не посмотришь на вот… это украшение еще раз?..

— Ну, эта вещь же у тебя поздняя очень… Чего на нее смотреть? — искренне удивился Андрей.

— Извини, пожалуйста, а у вас есть кто-нибудь, кто занимается более поздними эпохами?.. Кто занимается современностью? — поспешно поправился Сюэли.

— Да, вот Леха тебя поймет. Он в это… за это… за ту дверь загляни.

Леха оказался здоровенным небритым малым в камуфляже, сидящим под целой гирляндой вымпелов в память о поисковых экспедициях. У него на столе была разложена карта, прижатая с одной стороны карандашницей из опиленной снарядной гильзы, с другой — минным осколком; он что-то на ней помечал. Перед Сюэли был, так сказать, практикующий историк Второй мировой — поисковик.