ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ - Лилия Чарская

- Да, да, я буду кушать, милый, милый Толя! И тут же, чтобы сделать ему удовольствие, я разделила пополам жирную, сочную ливерную колбасу, одну половину отдала Толе, а за другую принялась сама.

В жизни моей никогда не ела я ничего вкуснее! Когда колбаса была съедена, мой маленький друг протянул мне ручонку и сказал, робко поглядывая на меня своими ясными глазками:

- Так помни же, Леночка, Толя теперь твой друг!

Я крепко пожала эту запачканную ливером ручонку и тотчас же посоветовала ему идти спать.

- Ступай, Толя, - уговаривала я мальчика, - а то явится Бавария...

- И не посмеет ничего сделать. Вот! - прервал он меня. - Ведь папа раз и навсегда запретил ей волновать меня, а то у меня от волнения случаются обмороки... Вот она и не посмела. А только я все-таки пойду спать, и ты иди тоже.

Поцеловав меня, Толя зашлепал босыми ножонками по направлению к двери. Но у порога он остановился. По лицу его промелькнула плутоватая улыбка.

- Спокойной ночи! - сказал он. - Иди и ты спать. Бавария давно уж заснула. Впрочем, и совсем она не Бавария, - прибавил он лукаво. - Я узнал... Она говорит, что она из Баварии родом. А это неправда... Из Ревеля она... Ревельская килька... Вот она кто, мамзелька наша! Килька, а важничает... ха-ха-ха!

И, совсем позабыв о том, что Матильда Францевна может проснуться, а с нею и все в доме, Толя с громким хохотом выбежал из кладовой.

Я тоже следом за ним отправилась в свою комнату.

От ливерной колбасы, съеденной в неурочный час и без хлеба, у меня во рту оставался неприятный вкус жира, но на душе у меня было светло и радостно. В первый раз со смерти мамочки у меня стало весело на душе: я нашла друга в холодной дядиной семье.

12. Сюрприз. Фискалка. Робинзон и его Пятница

На следующее утро, лишь только я проснулась, как в комнату ко мне вбежала Дуняша.

- Барышня! Сюрприз вам! Скорее одевайтесь и ступайте в кухню, пока мамзель еще не одевшись. Гости к вам! - добавила она таинственно.

- Гости? Ко мне? - удивилась я. - Кто же?

- А вот догадайтесь! - усмехнулась она лукаво, и тотчас же лицо ее приняло грустное выражение. - Жаль мне вас, барышня! - проговорила она и потупилась, чтобы скрыть слезы.

- Жаль меня? Почему, Дуняша?

- Известно почему. Обижают вас. Вот давеча Бавария... то бишь Матильда Францевна, - наскоро поправила себя девушка, - как на вас накинулась, а? Розог еще потребовала. Хорошо, что барчук вступился. Ах вы, барышня горемычная моя! - заключила добрая девушка и неожиданно обняла меня. Потом быстро смахнула передником слезы и произнесла снова веселым голосом: - А все же одевайтесь скорее. Потому сюрприз вас на кухне ждет.

Я заторопилась, и в каких-нибудь двадцать минут была причесана, умыта и помолилась Богу.

- Ну, идемте! Только, чур! Будьте поаккуратнее. Меня не выдавать! Слышите? Мамзель на кухню ходить, сами знаете, не дозволяет. Так вы поаккуратнее! - весело шептала мне по пути Дуняша.

Я обещала быть "поаккуратнее" и сгорая от нетерпения и любопытства побежала на кухню.

Вот и дверь, запятнанная жиром... Вот я широко распахиваю ее - и... И правда сюрприз. Самый приятный, какого я и не ожидала.

- Никифор Матвеевич! Как я рада! - вырвалось у меня радостно.

Да, это был Никифор Матвеевич в новеньком, с иголочки кондукторском кафтане, в праздничных сапогах и новом поясе. Должно быть, он умышленно принарядился получше, прежде чем прийти сюда. Около моего старого знакомого стояли хорошенькая быстроглазая девочка моих лет и высокий мальчик с умным, выразительным лицом и глубокими темными глазами.

- Здравствуйте, милая барышня, - приветливо произнес, протягивая мне руку, Никифор Матвеевич, - вот и снова свиделись. Я вас как-то случайно на улице встретил, когда вы с вашей гувернанткой и сестрицей в гимназию шли. Проследил, где вы живете, - и вот к вам и нагрянул. И Нюрку с Сергеем знакомиться привел. Да и напомнить вам, кстати, что стыдно друзей забывать. Обещались приехать к нам и не приехали. А еще у дяденьки лошади свои. Могли бы когда попросить к нам проехаться? А?

Что я могла ему ответить? Что я не только не могу попросить дать мне прокатиться, но и пикнуть не смею в доме дяди?

К счастью, меня выручила хорошенькая Нюрочка.

- А я такой точно и представляла себе вас, Леночка, когда мне про вас тятя рассказывал! - произнесла она бойко и чмокнула меня в губы.

- И я тоже! - вторил ей Сережа, протягивая мне руку.

Мне разом стало хорошо и весело с ними. Никифор Матвеевич присел на табурет у кухонного стола, Нюра и Сережа - подле него, я перед ними - и мы заговорили все разом. Никифор Матвеевич рассказывал, как по-прежнему катается на своем поезде от Рыбинска до Питера и обратно, что в Рыбинске мне все кланяются - и дома, и вокзал, и сады, и Волга, Нюрочка рассказывала, как ей легко и весело учиться в школе, Сережа хвастал, что скоро окончит училище и пойдет учиться к переплетчику переплетать книги. Все они были так дружны между собою, такие счастливые и довольные, а между тем это были бедняки, существовавшие на скромное жалованье отца и жившие где-то на окраине города в маленьком деревянном домике, в котором, должно быть, холодно и сыро подчас.

Я невольно подумала, что есть же счастливые бедняки, в то время когда богатые дети, которые не нуждаются ни в чем, как, например, Жорж и Нина, ничем никогда не бывают довольны.

- Вот, барышня, когда соскучитесь в богатстве да в холе, - словно угадав мои мысли, произнес кондуктор, - то к нам пожалуйте. Очень рады будем вас видеть...

Но тут он внезапно оборвал свою речь. Стоявшая у дверей настороже Дуняша (кроме нас и нее никого не было в кухне) отчаянно замахала руками, делая нам какой-то знак. В ту же минуту дверь растворилась, и Ниночка в своем нарядном белом платьице с розовыми бантами у висков появилась на пороге кухни.

С минуту она стояла в нерешительности. Потом презрительная улыбка скривила ее губы, она прищурила глазки по своему обыкновению и протянула насмешливо:

- Вот как! У нашей Елены мужики в гостях! Нашла себе общество! Хочет быть гимназисткой и водить знакомство с какими-то мужиками... Нечего сказать!

Мне стало ужасно стыдно за мою двоюродную сестру, стыдно перед Никифором Матвеевичем и его детьми.

Никифор Матвеевич молча окинул взглядом белокурую девочку, с брезгливой гримаской смотревшую на него.

- Ай-ай, барышня! Видно, мужиков вы не знаете, что гнушаетесь ими, - произнес он, укоризненно качая головою. - Мужика сторониться стыдно. Он и пашет, и жнет, и молотит на вас. Вы, конечно, не знаете этого, а жаль... Такая барышня - и такой несмышленочек. - И он чуть-чуть насмешливо улыбнулся.

- Как вы смеете грубить мне! - вскричала Нина и топнула ножкой.

- Не грублю я, а вас жалею, барышня! За недоумок жалею вас... - ласково ответил ей Никифор Матвеевич.

- Грубиян. Я маме пожалуюсь! - вышла из себя девочка.

- Кому угодно, барышня, я ничего не боюсь. Я правду сказал. Вы меня обидеть хотели, назвав мужиком, а я вам доказал, что добрый мужик иной куда лучше сердитой маленькой барышни...

- Не смейте говорить так! Противный! Не смейте! - выходила из себя Нина и вдруг с громким плачем бросилась из кухни в комнаты.

- Ну, беда, барышня! - вскричала Дуняша. - Теперь они мамаше побежали жаловаться.

- Ну и барышня! Я бы с ней и знаться не хотела! - неожиданно вскричала Нюра, все время безмолвно наблюдавшая эту сцену.

- Молчи, Нюрка! - ласково остановил ее отец. - Что ты смыслишь... - И вдруг неожиданно, положив мне на голову свою большую рабочую руку, он ласково погладил мои волосы и произнес: - И впрямь горемычная вы сиротинка, Леночка. С какими детьми вам приходится якшаться. Ну, да потерпите, никто, как Бог... А невмоготу будет - помните, друзья у вас есть... Адресок наш не потеряли?

- Не потеряла, - шепнула я чуть слышно.

- Непременно приходи к нам, Леночка, - неожиданно произнесла Нюра и крепко поцеловала меня, - я тебя так полюбила по тятиным рассказам, так полю...

Она не докончила своей фразы - как раз в эту минуту в кухню вошел Федор и произнес, делая строгое лицо:

- Барышня Елена Викторовна, к генеральше пожалуйте. - И широко распахнул передо мной дверь.

Я наскоро попрощалась с моими друзьями и отправилась к тете. Сердце мое, не скрою, сжималось от страха. Кровь стучала в висках.

Тетя Нелли сидела перед зеркалом в своей уборной, и старшая горничная Матреша, у которой Дуняша состояла в помощницах, причесывала ей голову.

На тете Нелли был надет ее розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами.

При виде меня тетя сказала:

- Скажи мне на милость, кто ты, Елена, племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне! Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он... Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе...