Музыка горячей воды - Чарльз Буковски

— И в полицию не заявил? — спросил бармен.

— Ну, понимаешь, Карл, это трудно… они меня как бы в семью приняли. И ничего же от меня не скрывали.

— А я так смотрю, что ты теперь — соучастник убийства.

— Но я вот о чем подумал, Карл, — они же вроде не плохие люди. Я видал людей и похуже, хоть они и не убивали никого. Не знаю, запутался я как-то. Даже тот паренек в морозилке — будто какой-то мороженый кролик…

Бармен вытащил из-под стойки «люгер» и направил на Мела.

— Так, — сказал он. — Ты только не дергайся, а я звоню в полицию.

— Слышь, Карл, — это не тебе решать.

— Черта с два не мне! Я сознательный гражданин! Не положено таким засранцам ходить и людей в морозилки заталкивать. Я могу следующим оказаться!

— Ты посмотри, Карл, посмотри на меня! Я тебе что-то сказать хочу…

— Ладно, валяй.

— Это все было трепотня.

— Все, что ты мне рассказал?

— Да, это я просто трепался. Шутка. Я тебя облапошил. Убери теперь пистолет да начисли нам скотча с водой.

— Ничего не трепотня.

— Я ж тебе сказал, что трепотня.

— Не трепотня — слишком много подробностей. Анекдоты так не рассказывают. Это не шутка. Никто так не шутит.

— Говорю тебе, Карл, это треп.

— И я тебе поверю?

Карл потянулся налево за телефоном. Аппарат стоял на стойке. Когда Карл вытянул руку, Мел схватил бутылку с пивом и двинул ею Карлу в лицо. Бармен выронил пистолет и схватился за физиономию, а Мел перепрыгнул стойку, ударил его еще раз — за ухо, — и Карл рухнул. Мел подобрал «люгер», тщательно прицелился, один раз нажал на спуск, затем сунул пистолет в бумажный кулек, опять перепрыгнул через стойку и вышел из бара на бульвар. На парковочном счетчике перед его машиной стояло «истекло», но квитанции не было. Он сел в машину и уехал.

Вы читали Пиранделло

Подруга предложила мне выметаться из ее дома — очень большого, приятного и удобного: задний двор на весь квартал, подтекают трубы, в доме водятся лягушки, сверчки и кошки. В общем, я оказался свободен — такие ситуации вообще освобождают с честью, мужеством и надеждами. В одной самиздатской газетке разместил объявление:

«Писателю требуется жилье, где треск пишмашинки желаннее закадрового смеха в „Я люблю Люси“[16]. 100 долларов в месяц — ОК. Уединение обязательно».

На выезд мне выделили месяц, пока подруга навещает родню в Колорадо — у них это каждый год. Я валялся в постели и ждал, когда зазвонит телефон. Наконец он зазвонил. Какому-то парню хотелось, чтобы я нянчился с тремя его детьми всякий раз, когда им либо его женой овладеет «творческий позыв». Бесплатная комната и стол, а писать я могу, когда у них нет творческих позывов. Я ответил, что подумаю. Через два часа телефон зазвонил опять.

— Ну? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Ладно, — сказал он. — А у тебя знакомые беременные в безвыходном есть?

Я сказал, что попробую ему кого-нибудь подыскать, и повесил трубку.

На следующий день телефон зазвонил опять.

— Я прочла ваше объявление, — сказала она. — Я преподаю йогу.

— О как?

— Да, учу упражнениям и медитации.

— О как?

— Вы писатель?

— Да.

— О чем пишете?

— Ох господи, не знаю. Как бы скверно ни звучало — о Жизни… наверное.

— Неплохо. А секс там есть?

— А в жизни есть?

— Иногда. Иногда нет.

— Понимаю.

— Как вас зовут?

— Генри Чинаски.

— Вас печатали уже?

— Да.

— В общем, у меня есть хозяйская спальня, могу вам уступить за сто долларов. С отдельным входом.

— Неплохо.

— Пиранделло читали?

— Да.

— Суинбёрна читали?

— Его все читали.

— Германа Гессе?

— Да, но я не гомосексуалист.

— Ненавидите гомосексуалистов?

— Нет, но я их и не люблю.

— А чернокожие?

— Что чернокожие?

— Что вы о них думаете?

— Нормальные чернокожие.

— У вас предубеждения?

— У всех предубеждения.

— Как, по-вашему, выглядит Бог?

— Седой, жидкая бороденка, пиписьки нет.

— Что вы думаете о любви?

— Я о ней не думаю.

— Остряк. Ладно, вот вам адрес. Приезжайте в гости.

Я записал и еще пару дней повалялся в постели-по утрам смотрел сериалы, по вечерам — про шпионов и бокс. Опять зазвонил телефон. Та же дама.

— Вы не приехали.

— Я был увлечен.

— Вы влюблены?

— Да, пишу новый роман.

— Много секса?

— Иногда.

— Вы хороший любовник?

— Большинство мужчин считает, что они — да. Возможно, я тоже хороший, но не великий.

— Пизду едите?

— Да.

— Хорошо.

— У вас комната еще свободна?

— Да, хозяйская спальня. Вы женщину по-настоящему вылизываете?

— Еще бы. Но теперь все так делают. У нас тысяча девятьсот восемьдесят второй год, а мне шестьдесят два. Обзаведитесь мужиком на тридцать лет моложе — и он тоже будет. Может, и лучше.

— Вы удивитесь.

Я сходил к холодильнику, вытащил пива и покурить. Когда я снова взял трубку, она еще не повесила.

— Как вас зовут? — спросил я.

Она сказала мне что-то причудливое, я тут же забыл.

— Я вас читала, — сказала она. — Вы действительно мощный писатель. Говна в вас тоже порядочно, но воздействовать на человеческие чувства вы умеете.

— Вы правы. Я не великий, но другой.

— А как вы женщину вылизываете?

— Погодите-ка…

— Нет, скажите.

— Ну, это искусство.

— Да, искусство. Как начинаете?

— Мазком кисти, слегка.

— Конечно, конечно. А потом, когда уже начнете?

— Да, ну, есть методы…

— Какие методы?

— Первое касание обычно притупляет чувствительность в этой области, поэтому нельзя вернуться туда с той же самой эффективностью.

— Что вы мелете?

— Сами знаете что.

— Меня от вас в жар бросает.

— Это клиника.

— Это сексуально. Меня от вас бросает в жар.

— Я не знаю, что еще сказать.

— А что потом мужчина делает?

— Отпускает свое наслаждение на волю — пускай оно исследует. Всякий раз — по-разному.

— В каком смысле?

— В том смысле, что иногда выходит грубо, иногда нежно — в зависимости от того, каково тебе.

— Расскажите.

— Ну, все заканчивается на секеле.

— Еще раз это слово скажите.

— Какое?

— Секель.

— Секель, секель, секель…

— Вы его сосете? Покусываете?

— Еще бы.

— Меня от вас бросает в жар.

— Извините.

— Занимайте хозяйскую спальню. Вам нравится уединение?

— Я ж вам сказал.

— Расскажите про мой секель.

— Они все разные.

— Тут пока не очень уединенно. Строят подпорную стену. Но через пару дней закончат. Вам понравится.

Я опять записал ее адрес, повесил трубку и лег в постель. Зазвонил телефон. Я подошел, снял трубку и отнес телефон к кровати.

— В каком смысле все секели разные?

— Ну, по размеру, по реакции на раздражители.

— А вам попадался такой, который не удавалось возбудить?

— Пока нет.

— Слушайте, приезжайте-ка прямо сейчас?

— У меня старая машина. Она по каньону не взберется.

— Езжайте по трассе, машину оставите на стоянке у съезда в Хидден-Хиллз. Я вас там встречу.

— Ладно.

Я повесил трубку, оделся и сел в машину. По трассе доехал до съезда в Хидден-Хиллз, нашел стоянку и остался там сидеть ждать. Прошло двадцать минут — подъехала толстая дама в зеленом платье. В белом «кэдди» 1982 года. На всех передних зубах — коронки.

— Это вы? — спросила она.

— Это я.

— Господи ты боже мой. Ну и видок у вас.

— Да и вы не фонтан.

— Ладно. Залезайте.

Я вылез из своей машины и пересел к ней. Платье у нее было очень короткое. На жирной ляжке поближе ко мне маленькая татуировка: похоже на мальчишку-посыльного, который стоит на собаке.

— Я вам не плачу, — сказала она.

— Это ничего.

— Не похожи вы на писателя.

— И за это я благодарен.

— Вообще-то вы не похожи на человека, который хоть что-то умеет…

— Я многого не умею.

— Но трепаться по телефону вы мастак. Я даже себя ласкала. А вы себя?

— Нет.

После этого мы ехали в молчании. У меня оставалось две сигареты, и я их обе скурил. Потом включил ее радио, послушал музыку. У ее дома была длинная изогнутая дорожка, а двери гаража открылись автоматически, когда мы подъехали. Она отстегнула ремень — и вдруг обхватила меня руками. Рот у нее выглядел как открытый пузырек красной туши. Высунулся язык. Мы завалились на сиденье, вот так вот сцепившись. Потом все вдруг закончилось, и мы вышли из машины.

— Пойдемте, — сказала она; я двинулся за ней по дорожке, обсаженной розовыми кустами. — Я вам ничего платить не буду, — сказала она, — ни, блядь, чего.

— Нормально, — сказал я.