Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь - Ева Иллуз

будучи убежденным, что психология нуждается в изменениях, что она могла расти и расширяться. В конце концов, оптимизм, который Селигман, наконец, решил взять себе на вооружение, — это не только консервативная позиция, как заметил Генри Джеймс34, он также обычно свойственен успешным предпринимателям, как принято считать среди позитивных психологов. Однако стоит отметить, что Селигман и многие другие психологи, возглавившие продвижение этой области, были не простыми интеллектуалами или случайными специалистами, а учеными на высоких позициях, которые уже внедрились в государственную систему и занимали привилегированные посты во влиятельных политических, экономических и академических институтах. Поэтому не случайно, что сразу после того, как Селигман возглавил АПА, молодая область позитивной психологии принялась расти, доcтигла поднебесных высот и создала влиятельные союзы.

За последние десятилетия в адрес этой области было направлено множество замечаний. Важные критики оспаривали основополагающие для этой области предположения, включая деконтекстуализированные и этноцентрические утверждения35, теоретические упрощения, тавтологии и противоречия36, методологические погрешности37, серьезные проблемы воспроизводимости38, утрированные обобщения39 и даже ее терапевтическую эффективность и научный статус40. Кажется очевидным, что позитивная психология не могла преуспеть только благодаря своей научной базе. Эту область характеризуют как ее популярность, так и пробелы в знаниях и псевдонаучные достижения. Двадцать лет и более 64 000 исследований были посвящены изучению того, что наполняет жизнь смыслом, но позитивной психологии удалось получить не более чем большие разбросы в значениях, неопределенные, сомнительные и даже противоречивые результаты. В зависимости от цели и методики, одни исследования показывают, что та или иная особенность, аспект или переменная раскрывает ключ к счастью, в то время как другие указывают на прямо противоположное41.

Если эти исследования и выявили что-то безошибочно, так это идеологическую повестку тех, кто финансирует, продвигает и внедряет концепт счастья в организациях, школах, медицинских учреждениях, развлекательном бизнесе, государственной политике или армии. Можно утверждать, что позитивная психология — это не более чем идеология, переработанная в виде графиков, таблиц и диаграмм, заполненных цифрами, легко продаваемая поп-психология, которую нам навязывают ученые в белых халатах. И все же, именно в этом заключался один из источников ее огромного успеха. Позитивная психология уловила глубоко укоренившиеся культурные и идеологические представления о себе и переформулировала их в объективные, эмпирические факты. Эта стратегия позволила позитивной психологии расти изнутри, наряду с расширением индустрии счастья, набирающей темпы институционализации этого концепта в общественной и частной сферах, а также с увеличивающимся числом альянсов, которые эта область создавала за пределами психологии, включая сферы политики, образования, труда, экономики и, конечно же, терапии во всем ее многообразии. В книге мы остановимся на каждой из этих областей: а начнем с тесной взаимосвязи между позитивной психологией и экономикой счастья — еще одним направлением в психологии, влиятельным движением в академической среде и политизированным.

Экспертам виднее

По мере развития позитивная психология не только укрепляла союзы с профессиональными, неакадемическими коллегами, но и много взаимодействовала с экономистами счастья. Этот подраздел экономики развивался с 1980-х годов, но только в начале 2000-х годов лорд Ричард Лэйард придал ему сегодняшние влияние и размах. Лэйард был советником правительства Тони Блэра с 1997 по 2001 год, членом палаты лордов с 2000 года, директором Центра экономической эффективности при Лондонской школе экономики с 1993 по 2003 год, а также основателем и директором Программы благополучия при том же центре с 2003 года. Прозванный «царем счастья», Лэйард считается известным сторонником позитивной психологии с момента, когда эта область дебютировала в научных кругах. Еще в 2003 году в серии лекций, прочитанных в Лондонской школе экономики, Лэйард отметил, что для полного понимания счастья экономистам и психологам нужно объединить усилия. «Нам повезло, — сказал он, — сейчас психология быстро движется в правильном направлении, и я надеюсь, что экономика последует за ней»42. Как и английский философ Иеремия Бентам, один из основоположников утилитаризма, Лэйард был убежден, что главной и наиболее законной целью политики является рост уровня счастья в обществе. Как и утилитаристы до него, он также был убежден, что счастье — это вопрос максимизации удовольствия и что счастье поддается точному измерению. Как и Селигман в своем взгляде на традиционную психологию, Лэйард был убежден, что традиционная экономика нуждается в изменениях. По его словам, одна из главных проблем заключалась в том, что экономика настолько занята соотношением денег с ценностью, что напрочь забыла, что счастье на самом деле более подходящий и более точный показатель для измерения экономической важности. Таким образом, внимание к концепту счастья обеспечит необходимую реформу этой области, как утверждал Лэйард, подчеркивая, что экономисты могут пользоваться некоторыми из основных «выводов новой психологии счастья»43, что они вскоре и начали делать.

В 1990-х годах большая группа психологов и экономистов, заинтересованных темой счастья и способами его научного изучения, начала сотрудничать друг с другом. До этого интерес к этой теме с научной точки зрения был скудным, и преобладала идея, что счастье — это относительное, иллюзорное понятие. Исследования, направленные на точное измерение счастья, все еще сталкивались со скептицизмом в рамках позитивистской науки. Ярким примером такого релятивистского подхода является работа экономиста Ричарда Истерлина. Уже в 1974 году многие психологи и экономисты страстно увлеклись счастьем, во многом благодаря Истерлину и его знаменитому парадоксу. Истерлин утверждал, что если сравнение внутри одной страны в определенный момент времени показывает, что более высокие доходы связаны с более высоким уровнем счастья, то сравнение между странами и сравнение внутри страны по прошествии времени, наоборот, говорит о том, что богатство стран (измеряемое их валовым национальным продуктом) не связано с более высоким совокупным уровнем счастья среди их граждан. Истерлин, в частности, пришел к выводу, что реальными детерминантами счастья являются относительные соображения, поскольку люди всегда приспосабливаются к обстоятельствам: «…оценивая свое счастье, люди склонны сравнивать фактическую ситуацию с эталонным стандартом или нормой, складываемой из их предыдущего и текущего социального опыта»44.

Из этого возникают две проблемы. Во-первых, для экономистов проблема заключалась в том, что если счастье относительно, то объективные экономические улучшения и стимулы, похоже, не приносят людям реальной пользы. Как они могли объяснить тот тревожный факт, что современные общества, носители прогресса, богатства и процветания, не могли обеспечить людям более высокий уровень счастья? Во-вторых, для психологов проблематично было, что возможность объективной науки об эмоциях и чувствах сомнительна, если само счастье относительно. В этот момент экономистов и психологов посетило озарение: не заключается ли на самом деле проблема в том, что люди не умеют оценивать свои эмоциональные состояния? Что если они на