Чужие игры - Сергей Мельник

Не знаю. Есть такая поговорка — «как у дурака фантиков». Вот взять, к примеру, меня за дурака, благо мне не привыкать. Всю свою жизнь, допустим, я только и делал, что коллекционировал фантики от конфет. День за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием, я собирал их, хранил их, пыль с них сдувал, подшивал, нумеровал, гонялся за редкими, выменивал или выкупал эксклюзивные. Представили? А теперь представьте, что возле моего дома сломался автобус с группой детей. Мелкие такие сопливцы большеглазые, милые до поросячьего визга, и захотелось им водички попить. Естественно, вся толпа заходит к тебе в дом на поклон и… фантики. Красивые, цветастые, разные — и все в твоем доме, и все так манят и сверкают, да еще и запах стоит карамельно-шоколадный. Что будет? Ну, кто скажет, что произойдет? Правильно, все это можно заключить в одну, но емкую фразу: «Дядя, подари!»

Вы представляете? Дядя, подари! Это же глупые бумажки, разве они стоят хотя бы одной детской слезинки? Что же ты за сволочь-то такая бессердечная, что можешь довести этих маленьких ангелочков до истерики? Тебе что жалко, что ли?

Не знаю, зацепили ли вы мою мысль, но хочу повториться, не твое — не бери, пусть ты хоть на сто миллионов верных шансов будешь уверен в своей правоте. Не бери. Это не твое. Это не про твои шансы, это возможно смысл, надежда и самое сокровенное, что было в душе у того дурака. И пусть это будут не фантики, пусть это будут деньги или, черт его знает, что еще, но не бери, я ведь не такой, как ты, я это не для вас хранил, берег и множил.

В тот вечер у нас диалога больше не получилось. Ромка, насупившись, ушла с Хенгельман в общую комнату, так как одна спать боялась, ну а Десмос и сотоварищи рыскали в ночи, так сказать, проводя рекогносцировку на местности, оставляя меня в одиночестве у большого затухающего камина в неверной пляске теней от бликов рыжего пламени с прогорклостью сырой древесины.

«Адель», — позвал я одну из вертких полупрозрачных теней, замысловато исполняющих свой завораживающий танец.

«Да, Ульрих», — голос тени веселым колокольчиком прозвучал в моей голове.

«Хозяин дома все еще здесь?» — Игра света и тени убаюкивала.

«Да, этот вредный старикашка все еще здесь. — Легкий контур девушки промелькнул над моей головой, едва-едва всколыхнув локоны непокорных волос. — Он злится, Ульрих».

«Ничего, это ничего. — Я сладко зевнул. — Может быть, еще договоримся».

* * *

В город я попал через неделю. Немного затянули дела. Благо с бумажной волокитой не пришлось долго возиться, земельная контора чуть не с песнями и плясками вручила мне владетельную грамоту на собственность старого Арка Фельма, что называется, вздохнув с облегчением, так как с такой дурной славой этот дом был никому даже даром не нужен. Ну да даром он мне не обошелся. Увы. Содрали хоть и не большие, но весьма ощутимые денежки, плюс пришлось в срочном порядке нанимать артель строителей, дабы подлатать крышу, да и вообще привести запустелый дом в божеский вид. Работы тут для них будет в избытке, а время к зиме поджимает, да и дожди час от часу сильней. Кто же меня обвинит в моем желании обустроиться с комфортом? Увы, это не Лисий, но уже дом. Нет, не так. Это теперь мой дом, и здесь должен быть теплый туалет, горячая ванна и хорошее добротное кресло, куда можно скрыться от всех жизненных перипетий, для трудоемкого, но приятного процесса мыслеброжения, о великом и главном, как это водится у меня.

Город мне не понравился. Ну не знаю, не мое это, не люблю камень и многолюдную толчею. По крайней мере, такую сумбурную и тесную. Много, очень много людей в городе. Много, очень много каменных домов и мощеных рек улочек. Все родное, суета, гомон жизни, но… отвык я, что ли, от всего этого?

Пожалуй, что и так. Отвык я за эту пару лет от такой насыщенной жизни, берущей вас в тесные тиски и перемалывающей в жерновах серого быта. Очень похоже на мою прошлую жизнь. Когда-то я так же бежал куда-то, зачем-то, почему-то. Так же думал о работе, о квартплате и прохудившихся ботинках. Обсуждал своих коллег, думал, куда поехать в отпуск, и люто ненавидел пробки на дорогах. Я как только окунулся в городской быт, у меня аж в душе защемило, сердце так часто и болезненно забухало. Соскучилось, что ли, проклятое?

Мой возок покрутился по улочкам, миновал четыре социально каменные стены, а в пятом круге тормознул возле небольшого трехэтажного домика, где меня ждала любовь, обнимашки и все самое дорогое в моей жизни. Дом Милы Хенгельман — приют моих домочадцев, родные и такие милые лица.

— Он где? Он там? Он тут? Ты с ним? — Маленькая Пестик-Ви запрыгнула ко мне на руки, заключая в объятья и требуя ответа.

— Да привез, привез я твоего Хомку! — Я потискал вертлявую девчонку. — Да не одного, он теперь с другом.

— Ой! — Она соскочила с рук, носясь по комнате. — Баба Мила! Баба Мила! А можно я к Хомочке в гости? Ну можно, можно ведь, правда?

Сели за стол разговоры разговаривать, обед откушивать, чай попивать, да вот еще с Ромочкой знакомиться. Мила и Деметра даже фыркнули в унисон, мол, другого они и не ожидали от меня, старого прожженного спасителя угнетенных, услышав историю нашего знакомства. Но вот когда Априя сдала меня с моим новым домом сестричке, тут уж все дружно покрутили пальчиком у виска, обвинительно накидываясь на меня в духе: «Нет, ну ты опять за свое?»

В общем, семейная идиллия, и пока младший семейный состав занимался знакомством и общими разговорами, старушки тихонечко уволокли меня в уголок, где мы и проводили вечер за беседой.

— Ульрих, я даже спрашивать не хочу, зачем тебе дом Фельма. — Милана Хенгельман подняла руку. — Я уже поняла, что с тобой все равно спорить бесполезно. Лишь предупрежу, что с его хозяином не одно десятилетие билась магическая академия, и даже я привлекалась не раз, но, как ты понимаешь, безрезультатно. Что бы там доподлинно ни случилось, но над Фельмом поработал настоящий мастер своего дела. Это, конечно, не природный выброс некротики, а вполне заданная величина силы, но меж тем размах там неслабый, хочу тебе сказать.

— Понимаю. — Кивнул я ей.

— Но опустим дела твои болезные и даже то гадство, что ты устроил напоследок в своем баронстве. — Милана Хенгельман покачала головой. — Последствия своих дел ты еще по полной вкусишь со временем, меня, уж прости, интересует куда более близкий моему сердцу вопрос, а именно — дальнейшая судьба сестры.

— Понимаю. — Внутри меня что-то сжалось, в предчувствии, нет, даже в понимании дальнейших слов и действий бабушки.

— Пусть это прозвучит жестоко. — Она тяжело вздохнула. — Но я попрошу тебя больше не приходить ко мне в дом. Не подумай чего, за детьми я присмотрю, они ни в чем не будут нуждаться. Но сейчас мне придется задействовать все свои связи, мне нужно будет вернуть, не знаю пока как, к жизни без преследования и наказания свою сестру, а ты, в свете последних событий, из-за своей репутации клятвопреступника не та личность, которая должна быть рядом в такой момент.

— Понимаю. — Внешне я оставался спокоен.

— Ты прости, Ульрих. — Милана опустила голову. — Я не могу тебе сказать, что понимаю то, что ты сделал с Жеткичем, но меж тем я благодарна тебе за то уважение и память, которое ты проявил по отношению к Валентину. Я говорю тебе спасибо и говорю тебе: прости. Это тяжело, мой мальчик, для меня, но пока лучше для всех, если ты уйдешь в сторону. Сам пойми, Герман в скором времени войдет в права владетельного графа, ему нужны будут хорошие связи и помощь влиятельных людей, ему не нужно, чтобы пусть и за спиной, но ему показывали пальцем на тебя. Та же Деметра, пусть и бесприданница, но девушка с хорошим воспитанием, ей не сегодня-завтра о замужестве нужно думать. Ну а Пестик…

Мы перевели взгляд на маленькую бесовку, хороводившую среди старших и задающую общий тон веселья в компании детей.

— Она чистая душа и боготворит тебя, но сейчас ты должен будешь отойти в сторону, — продолжила Мила. — Не знаю когда, но готовься — вся это свора придворной аристократии скоро начнет тыкать в тебя пальцем и всячески задирать. Дуэли, сплетни, закрытые двери в лучшие дома королевства, тебе придется нелегко.

Сказать еще раз — понимаю?

Нет.

Посидим так. Молча. Напоследок. На дорожку. Слов больше не нужно, больше ничего не нужно, и так сказано более чем достаточно. На душе горько и смешно, горько оттого, что права в пророчестве расставания и своей правде старушка, и смешно от глупости сложившейся ситуации.

Я клятвопреступник.

Меня осуждает общество, темные махровые дикари, они осуждают меня. Они такие же мстительные, их руки также по локоть в крови, и лишь одна грань между нами. Я публично нарушил свою клятву, а не как здесь принято держать слово на людях и строить интриги за спиной. Моя вина, я другой и винить в случившемся некого, кроме себя любимого. Только вот… Поверни время вспять, сделал бы я по-другому?