Я плоть от плоти спартаковец - Георгий Ярцев

Мне очень не нравятся рассказы подчас случайных людей о якобы каких–то загулах и пьяных дебошах Стрельцова. Я неизменно видел Анатольевича абсолютно трезвым, причем в разных ситуациях и в общении с разными людьми. Он спокойно, здраво комментировал эпизоды футбольных матчей, вспоминал моменты своей личной жизни, в том числе лагерной. На редкость интересно слушать, когда Стрельцов размышлял. Он мог, например, сказать о Федоре Черенкове: «Ну, это игрок!» Понятно, из его уст — высшая похвала. Кстати, от великих мастеров прошлого никогда не слышал резко отрицательных оценок, хулы в адрес действующих игроков. Если и была критика, то весьма доброжелательная.

Сделаю лирическое отступление. Вспомнилось отрывочное общение с Валерием Ивановичем Ворониным. В бытность мою игроком «Спартака» Валерий Иванович жил, представьте, на нашей базе в Тарасовке. Можно сказать, его приютил Константин Иванович. Любовь Бескова к Воронину была серьезной, глубокой. Великий торпедовский полузащитник жил в Тарасовке и в 77‑м, и в 78‑м. Пока не «сорвался» и не уехал. Хотя его, разумеется, никто не прогонял, напротив, с ним буквально все носились, холили, лелеяли. Он иногда даже выходил с нами потренироваться. Много чего интересного, познавательного рассказал. Его исповеди во многом заставили несколько иначе взглянуть на себя, оценить свои возможности, в чем–то изменить отношение к футболу.

В памяти наш со Стрельцовым вояж на винный завод в Молдавии. Директор долго водил нас по подвалам, интересно! Рассказал, что какой–то там миллионер заграничный собирался приобрести бутылку уникального вина аж за 20 тысяч долларов. Рассказывает, а сам все ближе к Анатольевичу придвигается. И тут открытым текстом говорит: «Но мы эту бутылку только Эдуарду Анатольевичу подарим». Вот такая любовь безбрежная к Стрельцову. У всех.

Великий игрок не кичился славой, не выставлялся. Никогда не требовал и даже не просил особого для себя положения. Он был действительно особенным, когда надевал майку, выходил на поле. Стрельцову достаточно пяточкой сыграть, и все, образно говоря, можно уходить. Публика только этого и ждала.

Очень интересно было приезжать за ним домой, когда мы вместе отправлялись на тот или иной матч. Это целый ритуал. Прихожу к Стрельцову домой, Анатольич говорит: «Рай, Жора любит зефир, дай ему зефирчику с чаем, я начну одеваться». Вот говорят — большой ребенок, это в полной мере относилось к Стрельцову. Рая вокруг него всегда хлопотала. Эдуард Анатольевич перед выездом из дома один пиджак примерял, другой, пока не остановит свой выбор на чем–то. Но был всегда естественным даже в этих обычных житейских мелочах. К слову, мог резко и одернуть кого–то, если человек, по его ощущениям, сильно в панибратство впадал. Но это редкость из разряда тех, когда собеседник уж очень докучал ему.

Стрельцов отнюдь не себялюбец, не эгоист, углубленный исключительно в свои проблемы. Всегда живо интересовался, как дела в моей семье, как складываются отношения с женой, что с детьми и так далее. У Анатольича, в свою очередь, подрастал сын — Игорь, он уже выбирал себе будущую профессию. Кстати, с Игорем до сих пор хорошие, доверительные отношения.

Знаете, с Эдуардом Анатольевичем можно было сидеть часа два у телевизора, молчать. И, представьте, не скучно. Такой на удивление интересный, самодостаточный человек.

То, что он попал в Зиловскую больницу, я узнал от его супруги — Раи. Когда навестил его там, вроде как Анатольич неплохо себя чувствовал. Правда, лечащий врач сообщил, что Стрельцов — онкологический пациент. И вскоре его перевели в клинику на Каширке.

А потом он позвонил сам: «Приезжай, я дома». У Стрельцовых застолье. Тихонько выбрались с ним на кухню, поговорить. В основном на отвлеченные темы общались, о болезни, состоянии здоровья — ни слова. Анатольевич, как обычно, интересовался: куда ездили, с кем играли. Что тогда приятно удивило? Его воля. Курильщик со стажем бросил–таки курить. И вдруг он говорит: «Мне завтра возвращаться в клинику. Ехать очень не хочется». Рае я сказал: «Не волнуйся, сам его отвезу».

Утром мы поехали на Каширку. Проводил до входа, он даже мне рукой помахал — на прощание. В берете был, так и стоит эта картина перед глазами. И больше живым его не видел… Не успел даже по телефону с ним поговорить — почему–то о кончине Стрельцова сообщили даже раньше времени, как выяснилось.

На похороны очень много народу пришло. Особенно остро воспринималась кончина еще и потому, что великий игрок и замечательный человек ушел из жизни, можно сказать, в расцвете сил. Умер, как сейчас помню, 22 июля, а день рождения сутками раньше. В душе после смерти Стрельцова долго опустошение царило. Никак не мог примириться с мыслью, что нет его.

Однако Стрельцова помнят по сей день. Люди приходят на могилу и в день рождения футболиста, и в день кончины. Свидетельство того, что Эдуард Анатольевич оставил заметный, неизгладимый след в сердцах людей.

«Мне не по душе эксперты…»

Переброшу ненадолго мостик во время нынешнее. Я уже приводил примеры с великими игроками прошлого. Напомню, они весьма доброжелательно оценивали даже подчас чудовищные ляпы своих коллег, действующих футболистов. Отечественные легенды — Стрельцов, Воронин, Яшин, Бубукин и другие замечательные специалисты были склонны к скрупулезному, глубокому анализу действий игрока на поле, своими оценками как бы ненавязчиво ориентируя людей на более качественное зрелище. Делали это по–отечески тепло, не теряя чувства собственного достоинства.

Вот почему мне не совсем, мягко говоря, импонируют некоторые современные «эксперты» своими подчас поспешными суждениями, теми же оценками, выводами. Ладно, ты оцениваешь игру, но оценки не вправе выставлять! Каким бы великим ни был «эксперт». Почему? Да потому, что тренер, к примеру, дал задание своему подопечному, предположим, закрыть оппонента, но игровых действий за матч при этом было немного. И вдруг на всю страну — двойка! А наставник, именно за то, что его подопечный нейтрализовал соперника, вполне справедливо поставил пятерку. Да еще с плюсом.

Вот о том же Бубнове. Это сейчас, по–моему, совсем другой человек. Помню, как он нас радушно принял. Человек двенадцать (!) из спартаковской команды ветеранов в своей парижской тогда квартире. А ведь Саша играл еще в клубе «Ред Стар», то есть при всей занятости, обремененный семьей, запросто уделил время нам. Думаю, немногие способны на такое благородство. Мы с ним были в очень–очень хороших отношениях.

По возвращении в Москву, насколько знаю, у него — громадье планов. И хотел ведь быть, в том числе, тренером. Но планы, судя по всему, не осуществились. И нынче вижу абсолютно другого Бубнова. От его критики, экспертизы веет, скорее, этаким «ячеством», чем желанием действительно объективно разобраться в проблемах футбола, в анатомии конкретных матчей, действий игроков, решений тренеров, и так далее.

У меня такая позиция: прежде, чем что–то говорить, тем паче критиковать, «поливать», сделай хоть что–нибудь для отечественного футбола, и не теоретически, а практически. Это касается не только Бубнова — всех. Ну, теперь давайте посмотрим, что они реально сотворили на пользу нашему футболу. Хотя бы для одной из команд. Выяснится, за душой–то фактически ничего нет. Кроме популистских высказываний, теоретических размышлений.

Почему я сам не впадаю в критику? По двум причинам. Во–первых, когда ты практически работаешь, неэтично разбирать и оценивать деятельность своих коллег. А, во–вторых, когда ты свободен, без работы вообще, считаю, неприлично это делать. Анализировать, конечно, вправе, но без огульной, непродуманной критики, без оценок. Можно ведь разобрать конструктивно, опять же доброжелательно. Люди часто выбирают удобную позицию — находиться в оппозиции. Нередко, насколько заметил, этим занимаются специалисты, которых, скажем, недавно освободили из какого–то клуба. Тебя самого, извините, уволили, а еще поучаешь других, как вести игру, теоретизируешь. Смешно, глупо. Неоправданно.

Женя Ловчев — великолепный в прошлом игрок. Спорщик в хорошем смысле классный. Но иногда несколько занудлив, что ли. Одеяло как бы на себя тянет, оппонируя людям или даже «разнося» их. Относительно недавно, во время чествования одного из наших спартаковских друзей, я с ним по душам говорил.

Пытался донести до Евгения, что среди потока негатива, который порой прямо–таки захлестывает самого Ловчева, есть очень умные, глубокие вещи в его исполнении, к которым непременно стоит прислушаться. Но как раз из–за этого «мутного потока» и трудно, а порой невозможно отыскать футбольным людям позитивные нотки, которые Евгений Серафимович высказывает — нередко в прямом эфире или на страницах печатных изданий, интернет‑СМИ. Вот такие дела.