Живой товар - Москва - Лос-Анжелес - Владимир Савенков

- Значит, будем пировать на развалинах, - согласилась Лейла. От голода у нее посасывало под ложечкой. И ей было все равно, где пировать и с кем.

5

- Мой самолет шестнадцатого, - признался Андрей Лейле ночью.

- Я знала, что ты покладистый парень, - засмеялась Лейла, полотенцем вытирая пот со лба Растопчина. Андрей обливался потом, хотя температура воздуха в номере Лейлы, да и вообще в гостинице была ниже казарменной.

- Лейла Тамарчук, а почему тебя зовут Лейла? - поинтересовался Растопчин.

- Мой грузинский папочка бросил нас, когда мне стукнуло пять, не менять же имя в таком солидном возрасте, - ответила женщина. - Твой самолет шестнадцатого, а номер рейса ты помнишь?

- Нет. Но помню, что вылет в двенадцать тридцать.

- Завтра же займусь билетами для этих шестерых.

- Представляю, как я буду путешествовать с этим выводком через полмира, сказал Растопчин. - А если серьезно, выходит: чтобы выручить из беды одних, надо ввергнуть в беду других? Тебе их не жаль, новеньких?

- Они требуют справедливости, - сказала Лейла.

- Нельзя запретить людям испытывать свою судьбу.

- А не получится так, что вернуться в Москву захочет одна Саша? - спросил Растопчин.

- Но из рабства "Эль Ролло" вырвутся все, кто пожелает. Ты не чувствуешь, как благодарна твоя миссия? - Лейла обмахивала Андрея полотенцем. - Герой очередного нашего времени.

Растопчина разбудил магнитофон. Самба, отметил Растопчин. Карнавал. Фиеста. Где же гарцующие лошадки, платформы с горами цветов, шеренги улыбчивых девушек? Андрей любил просыпаться под музыку, как бы приглашающую немедленно продолжить праздник. Прекрасен мгновенный переход от мертвого сна к вчерашнему празднику, к податливому телу женщины, к вину, к сигарете в постели, к легкому завтраку, наскоро собранному из роскошных остатков позднего ужина... Растопчин открыл глаза. В номере горел свет. За окном синела зимняя тьма. Температура воздуха в комнате упала так низко, что казалось - вот-вот с губ сорвется пар. Одетая в серый костюм, накрашенная, готовая к отъезду Лейла вынимала из шкафа пальто. Андрей кинул взгляд на застегнутую наглухо дорожную сумку Лейлы и завыл от досады. Он понял, этим утром Лейлу в постель уже не вернуть. Лейла поторапливала Андрея - у себя в номере доспишь, времени в обрез, а еще надо поймать машину до аэропорта "Симферополь", а на дорогах наверняка лед и, может быть, заносы - машины, конечно же, еле ползают. И - нет, никаких отсрочек. Лейла ничего не станет откладывать на завтра. Уже настроилась, уже одета. Ах, это... На днях Андрей прикатит в Москву, и там они все наверстают, нет проблем, если Лейла к тому времени еще будет нужна Андрею, что, впрочем, сомнительно. Растопчин пошарил рукой возле кровати - странно, но перед сном у него хватило ума не допить шампанское, позаботиться о себе похмельном. Лейла не согласится выпить на посошок? Присесть перед дорожкой? Ладно. А дослушать мелодию? Ради бога, она слышала ее сто раз, пусть Растопчин наслаждается музыкой сколько пожелает, но только у себя в номере. И не забудет в гостинице магнитофончик. А в Москве не забудет вернуть его и кассету Лейле. Растопчин вышел из номера Лейлы злой, растрепанный, заспанный, с играющим магнитофоном в кармане пиджака и початой бутылкой шампанского в руке.

- Отчего ты меня не разбудила, когда встала? - ворчал он. - Я бы тоже двинул в. Москву. С тобой.

- Ты до номера своего доберись. Надрался вчера, как...

- Как мексиканец, - подсказал Растопчин, вызывая лифт.

- Россия и Мексика - близнецы-сестры. Кто более дядюшке Сэму ценен? спросила Лейла и шагнула в кабину, навстречу своему отражению в пыльном зеркале.

- До встречи в Москве!

Андрею удалось привести себя в норму лишь к полудню. Вздремнув, он принял душ, побрился, допил шампанское и спустился в ресторан, где поковырял вилкой бифштекс и жареный картофель. Сто граммов водки довершили дело. Он., вернулся к себе в номер в весьма бодром настроении и тотчас засел за тезисы к одной из тех лекций, что намеривался читать в ЮСИЭСБИ. Работа спорилась. Он писал и смотрел на заснеженный массандровский парк, на холмы, вздымающиеся над трассой, на горный лес, ледяные скалы и посветлевшее небо - в пору было благодарить это небо за то, что день складывался так удачно. Около половины пятого в номере раздался междугородный звонок.

- Лейла! Солнышко мое, - обрадовался Растопчин.

- Ты, похоже, приносишь мне удачу.

- Меня ограбили, - сказала Лейла. - Десять тысяч долларов, - добавила она по-английски.

Андрей швырнул шариковую ручку на стол, она ударилась о стену и откатилась к пепельнице. Андрей с тоской поглядел в угол, на бутылку из-под шампанского.

- Что ты говоришь? - спросил он. - Кого ограбили? Где?

- Представляешь, - нервно засмеялась Лейла, - час назад приезжаю из Внуково домой - дверь как дверь, заперта на ключ... Открываю - мать сидит с кляпом во рту, привязана к стулу, а у меня в комнате жуткий бедлам, все перерыто и денег нет. Десять тысяч долларов, - повторила она на английском сленге. - Честно говоря, даже больше.

- Кто? - спросил Андрей.

- Откуда мне знать? Двое мужиков. Мать не успела рассмотреть. Ей сразу тряпку на голову, удавку на горло. Потом кляп в рот. Нос, однако, прочистили. Представляешь кино? Чтоб не задохнулась. Жива-здорова. Ее и не били.

- Им мать открыла?

- Приоткрыла, они перекусили цепочку кусачками. Где, говорят, комната Лейлы? И все.

- Когда это случилось?

- За час, а, может, минут за сорок до моего возвращения. Сюрприз "Здравствуй, Лейла!" Спасибо, конечно, что мать не убили. Но я, должно быть, повешусь.

- Погоди, успеешь, - вздохнул Растопчин. - Кто знал, что ты привезла с собой доллары?

- Ты.

- Понятно. Но кто еще?

- Никто. И мать не знала.

- А сучки, которых ты набирала для "Эль Ролло"?

- Ничего они не знали. Я объяснила им - готовьтесь, прилетит человек с деньгами и билетами, отвезет вас в Лос-Анжелес. Знал о деньгах только ты.

- Сто процентов?

- Пусть я сдохну завтра, - взвилась Лейла, - по эту сторону Атлантики о деньгах знал один ты.

- Назови точную сумму, - потребовал Растопчин.

- Тринадцать, - вздохнула Лейла. - Девять на девок, две Рудольф дал мне рассчитывал, что девок сопровождать буду я. А я хотела на тебе заработать. Ты-то сопроводил бы их к Рудольфу бесплатно. Обманула тебя, прости мерзавку. Так вот девять, две да две штуки мои кровные. То, что удалось там скопить. Мелочь я брала в Ялту с собой. Слушай! - взмолилась Лейла. - Если ты хоть как-то причастен к этому грабежу, верни доллары, или помоги вернуть! Две тысячи - твои, законно твои. Те, что Рудольф отмерил на сопровождение.

- Хватит ныть, - оборвал Лейлу Андрей. - Оставь свой телефон. Перезвоню.

- Когда?

- Дух переведу и перезвоню. Ты милицию вызывала?

- Нет еще, - оказала Лейла.

- Пока не вызывай.

Когда б уже открыта была линия "Москва - Лос-Анжелес", мелькнула у Андрея мысль, незачем стало бы Лейле со мной огород городить. Он рванул на себя дверь, шагнул на балкон. На перилах лежал тяжелый мокрый снег. Растопчин зачерпнул снег ладонями и окунул в него лицо. Солнце уходило за гряду. Закат окрашивал в розовые тона склоны гор, парк, площадь перед гостиницей, плоскую крышу летнего ресторана и аллею, уходящую к набережной. Когда-то Растопчин приезжал сюда чуть ли не каждое лето на встречу с худенькой юной подружкой, сочинявшей бесконечные концерты для рояля без оркестра и грустные миниатюры в прозе, и в пасмурные дни оба они, Растопчин и сочинительница, подолгу бродили над морем, шли мимо сосен, хат мои и старых, крытых черепицей домиков, упрятанных в зелень парка, и даль, город, изгибы дороги скрывал моросящий дождь или окутывал светлый утренний туман, сквозь сизую пелену проглядывало золото куполов городской церквушки, сквозь трещины в бордюрах пробивалась трава, в переулках поблескивал вековой булыжник, над портом гудели трубы океанских лайнеров, в садах, в густых кронах наливались соком яблоки и персики, и старожилы загодя готовились к холодам, завозили уголь к воротам многоярусных двориков, и переспелые абрикосы и сочная шелковица падали в блестящую угольную крошку - чем ближе осень, тем острее блаженство, которое дарит влюбленным лето. Во второй половине августа толпы на пляжах заметно редели, начинался затяжной шторм, на неделю, на полторы. Небо то хмурилось, то прояснялось, и в ясные ночи было отлично видно, как прочерчивают свой последний над Черным морем путь сгорающие кометы. Рестораны в такие ночи закрывались поздно, разгоряченная публика высыпала на берег и, унося с собой недопитое шампанское и надломанный шоколад, исчезала во тьме скверов и парков. На забрызганной прибоем набережной остывал асфальт, на аллеях - песок. Отцветал олеандр над скалами, слабел дурман магнолии - влюбленным хватало иного дурмана.

Андрей смял снег в кулаке, выдавил из белого кома серую воду. Захлопнул балконную дверь, потом дверь в номер, поплелся к лифту. Отыскал в джинсах пятидолларовую купюру и сунул ее в нагрудный карман рубашки. Валютный бар был пуст, даже бармен за стойкой отсутствовал. Лишь пара "качков-охранников" коротала время за угловым столиком, поигрывая в нарды.