Где кончается небо - Фернандо Мариас

Я представил себе это. И тут же понял, сколько боли принесла двум друзьям, сражавшимся под разными знаменами, та горькая встреча в поле под Авилой. Смерть Хавьера перечеркнула счастливое прошлое, в котором они вместе взлетали в небо, чтобы крутить там этот свой волчок.

Мы летели навстречу солнцу, и я чувствовал, что Кортес стал для меня отцом — отцом, которого у меня никогда не было. «Выше неба!» — кричал он, когда самолет набирал высоту, и у меня от счастья выступали слезы.

— Хочешь посмотреть на людей-насекомых? — спросил он меня однажды утром, посреди полета и, как всегда, неожиданно.

— Конечно, хочу! А что это за люди такие? Их правда можно увидеть?

— Ну не каждый день, но как раз сегодня можно. Действительно хочешь? Предупреждаю, это может быть опасно.

В ответ я только пожал плечами: подумаешь, опасно! Разве можно чего-то бояться, когда он рядом?

Но оказалось, что люди-насекомые и впрямь могли за себя постоять.

Мы увидели их ближе к югу, через два часа полета, когда очутились над Гвадалахарой, в так называемой красной зоне. Бесконечная человеческая цепь тянулась по шоссе. Сотни — а может, и тысячи — ополченцев шли двумя колоннами, а посередине двигались грузовые машины и броневики.

— На муравьев похожи, верно? — улыбнулся Кортес. — Ну что, спустимся чуть пониже?

Я кивнул, хотя мне было не по себе. Эти люди вооружены. А что если они станут стрелять и собьют нас?

Но когда мы прошли прямо над ними в бреющем полете, возбуждение пересилило страх. Я заорал от восторга, увидев, как люди-насекомые врассыпную бросились к кюветам. Лежать! Все на землю, летят Кортес и Хоакин!

Когда мы оставили их позади и снова взмыли вверх, я обернулся. Маленькие человечки-ополченцы успели оправиться от неожиданности. Над дулами нескольких винтовок курились облачка дыма — яростные, бессильные. Где-то вдали строчил пулемет.

— Что, испугался? — спросил Кортес, когда мы взяли курс домой, на базу.

— Еще чего, ни капельки! Я бы снова слетал! — выпалил я, не помня себя от счастья. — Может, вернемся?…

— Молодец! — он одобрительно сжал мне плечо. — Давай берись за штурвал, а я пока покурю. Знаешь, куда они идут, все эти ополченцы? На Мадрид. Там, в Мадриде, будет большая битва — самая главная битва в этой войне, Хоакин. Там мы ее и выиграем, эту войну, выиграем за несколько недель. А с твоей помощью, может, и побыстрее управимся.

Не могу описать тебе, Констанца, какой гордостью наполнили меня эти слова Кортеса. Впрочем, для мальчишки, которому позволили управлять настоящим самолетом, любые слова звучали бы музыкой. Мадрид постоянно всплывал в наших разговорах. Именно там, в Мадриде, я должен был помочь Кортесу выиграть эту войну, хоть я пока и не знал как. Там, в Мадриде, ждала меня ты…

Я многому научился в августе и сентябре тридцать шестого. Пожалуй, я был тогда счастлив — оруженосец своего героя-одиночки. Семьи у Кортеса не было, он думал только о самолетах и о войне, о том, как ее выиграть. Видел ли он во мне тогда сына? Возможно. Хотя когда он грустил о брате или с гневом вспоминал о бывшем друге, который этого брата убил, мне казалось, что он скорее ищет во мне замену Хавьеру, нашедшему свою смерть там, в легендарных и проклятых казармах Ла-Монтанья.

Настал день, когда я осмелился расспросить его об этом подробнее. Это был особый день: генералы прибывали в Бургос со всей Испании, все они приземлялись на нашем аэродроме, и двое из них обратились к Кортесу с запоздалыми соболезнованиями.

— Я слышал, вашего брата убили в казармах Ла-Монтанья. Это преступление не останется безнаказанным, — сказал один из военных, обнимая Кортеса.

— Мы отомстим за него! За него и за всех остальных. И ждать осталось недолго — пару недель, не больше, — с воодушевлением заверил другой.

— А что все-таки произошло в казармах Ла-Монтанья? — решился наконец спросить я, когда мы с Кортесом уже ехали в машине на большой военный парад, который вот-вот должен был начаться на главной площади Бургоса.

Кортес вздохнул, взглянул на меня, чтобы убедиться, что спрашиваю я не из пустого любопытства, снова вздохнул.

— В Мадриде восстание восемнадцатого июля провалилось. Все пошло из рук вон плохо, и военным, которые выступили за наше дело, пришлось укрыться в казармах — чтобы спастись самим и спасти оружие, которое там хранилось. Нельзя было допустить, чтобы арсенал попал в руки коммунистов и анархистов. Толпа революционеров окружила казармы. Командиров над ними не было, и вооружены они были скверно, зато кипели ненавистью и жаждали крови. К ним на помощь подоспели и те из военных, кто не поддержал восстание. Подвезли артиллерию. Начался обстрел, казармы взяли в кольцо, а потом… А потом, Хоакин, прилетели самолеты. И Рамиро был за штурвалом одного из них. Самолеты принялись бомбить казармы, многие из укрывшихся там погибли. Среди убитых был и Хавьер, — мрачно заключил Кортес.

Что-то тут не сходилось. Отчего же они оба с Рамиро так уверены, что Хавьера убила именно бомба, сброшенная с самолета? Я не успел спросить Кортеса об этом, он сам заговорил. Медленно, глядя в окно машины, будто рассказывал свою историю не мне, а домам и людям, мимо которых мы проезжали.

— Им пришлось сдаться. И тогда началось черт знает что — настоящая бойня. Пленных расстреливали, добивали ударами ножа, выбрасывали в окна, пинали трупы ногами… Некоторые офицеры покончили с собой. Рассказывают, что один полковник и четырнадцать офицеров и кадетов ушли из жизни как настоящие рыцари. Полковник приставил к виску пистолет и предложил остальным последовать его примеру, и все без колебаний пошли на это. Толпа уже выламывала дверь; полковник скомандовал: «Огонь!», и пятнадцать указательных пальцев нажали на спусковой крючок. И когда дверь рухнула, ворвавшиеся в комнату убийцы нашли там одни только трупы. Тогда в бессильной ярости они принялись кромсать мертвые тела… — Кортес обернулся ко мне. — Вот, Хоакин, какие люди заправляют всем сейчас в Мадриде!

— Но я все равно туда поеду, мой капитан! — я сказал это как можно торжественнее. — Я не боюсь, правда!

Кортес благодарно улыбнулся мне; его тронула моя решимость.

В тот день, первого октября тридцать шестого года, все мятежные генералы собрались в Бургосе, чтобы решить, кто примет на себя командование армией. Выбор пал на человека по фамилии Франко.

— Франко? — потянул я Кортеса за рукав прямо посреди торжественной церемонии. — Тот самый? Летчик с «Плюс Ультра»?

— Тихо, — цыкнул капитан.

Но я непременно должен был знать.

— Это он, да? — снова дернул я его за рукав.

— Это его брат. Летчик — это Рамон Франко, а этого зовут Франсиско. Он генерал. Самый молодой генерал в Европе. Великий воин. И помолчи.

Брат летчика с «Плюс Ультра»! И я буду работать для него, помогу ему выиграть войну. Может, в награду за это мне позволят подняться в воздух вместе с Рамоном или перелететь Атлантический океан с Кортесом… Мне уже казалось, что военные марши и бесконечные крики «Вива!», которыми приветствовали Франко, звучат в мою честь, в честь моего славного будущего. Я едва дотерпел до утра, чтобы попросить Кортеса поскорее отправить меня в Мадрид.

— Погоди, сегодня ночью я покажу тебе, что такое красное солнце и как оно работает, — загадочно пообещал он вместо ответа. — Помнишь, я говорил?

Ну конечно, я помнил. Одна из его загадок. На земле на них ответа нет, а в небе все вдруг становится понятным. Я все это уже заучил: маленькие красные светила вспыхивают, а спустя десятую долю секунды гаснут, успев побыть центром Вселенной…

В тот раз мы поднялись в воздух поздно ночью. Мы отлетели от аэродрома недалеко, всего на два-три километра, затем Кортес взглянул на часы, и мы повернули обратно.

— Надеюсь, сержант будет на месте вовремя, — пробормотал он, что-то высматривая во мраке под нами.

Что он там искал?

Внезапно он толкнул меня локтем.

— Вот оно, Хоакин. Твое красное солнце.

Я заглянул вниз, в темноту, ожидая чуда. Я не сразу его заметил… но оно действительно было там!

Красная светящаяся точка возникла из мрака, ярко вспыхнула, превратившись на миг, как в загадке Кортеса, в центр погруженного во тьму мира, и погасла. Посмеиваясь над моим удивлением, капитан зажег сигарету. Где-то далеко внизу крохотное красное солнце вспыхнуло и погасло, потом еще раз, и еще, и еще. Я вопросительно взглянул на Кортеса. Он сделал затяжку и, выразительно подняв брови, глазами указал на тлеющий кончик сигареты. Потом вытащил ее изо рта и, держа двумя пальцами за фильтр, повернул кончиком кверху; получилось что-то вроде крохотной печной трубы. Выдохнул дым на тлеющий кончик, тот снова ожил и заалел во тьме.

— Видишь? Вот эта красная точка. Днем ее вообще не видно, зато ночью она как маяк для моряков. Собственно, это и есть маяк, указывающий путь нам, летчикам, чтобы мы не сбились с пути в темноте… Чтобы легче было обнаружить врага, когда летим наугад в темноте. То, что сейчас там, внизу, делает сержант, выполняя мой приказ, в Мадриде строго-настрого запрещено. Ночью город должен погружаться во тьму, чтобы уберечься от налетов с воздуха. Тут-то и появляешься ты, и все меняется. Бери, пора тебе научиться курить.