У старых окопов - Борис Васильевич Бедный

выходит, Захаровна вы моя, не в меру восторженная: одной робкой рукой мы пробуем малость взбодрить природу, а тысячами других рук, понаторевших в черном деле, эту же самую матушку-природу весьма квалифицированно душим и загоняем ее, беззащитную, в гроб. И всячески славить первое деяние и упорно не замечать второе — извините меня великодушно — самая настоящая куриная слепота… Так что воспевать преобразование природы давайте-ка погодим. Будем себе лесок сажать — поболе да получше, — глядишь, ненароком и в самом-то деле маленько подправим захиревшую нашу природу… А, Захаровна?

— Я это и имела в виду, — тихо сказала Варя.

— Вот и чудесно, — подвел итог Павел Савельевич, и у Вари проклюнулось такое чувство, что пожалел он ее и не сказал чего-то самого сердитого, чтобы вконец не расчихвостить ее, бедолагу, так некстати выскочившую со своим легковесным преобразованием природы.

И почему прежде она никогда не задумывалась над тем, что природу не только преобразовывают, но и портят? Или у всех так: сегодня видишь то, чего не замечал вчера?

А Павел Савельевич, поостыв после спора, решительно не понимал теперь: чего это он так ополчился против этой девчушки. Своей преданностью святому делу степного лесоразведения Варя невольно вызывала у него симпатию. Мимоходом он даже пожалел, что не работает она в питомнике: там под его присмотром способности ее развернулись бы в полную силу.

Хотя он был кругом прав, а совсем зря замахнулся на молодую Варину радость. Что из того, что юная эта радость не совсем зрячая? Главное свое дело она делала: согревала Варю и вела ее в жизни, помогая работать и одолевать житейские колдобины…

Чтобы загладить свою промашку, Павел Савельевич сказал миролюбиво:

— Да вы не обижайтесь, милая барышня.

— Я не обижаюсь, а только барышней вы меня не называйте, ладно? — хмуро попросила Варя.

— Все в наших руках: раз вам не нравится, больше называть не буду. — Но Павел Савельевич все же не удержался, чтоб напоследок не подпустить колючку: — Как-никак это все-таки чуток полегче, чем природу-матушку переиначить сверху донизу…

2

Павел Савельевич не поехал в город и решил заночевать на полевом стане, чтобы успеть завтра побывать в двух соседних бригадах. Была и еще одна причина, в которой он не признавался и сам себе: ему хотелось получше приглядеться к Варе и, может быть, пригласить ее на работу в питомник.

Он осмотрел все бригадное хозяйство и особенно внимательно новенькие лесопосадочные машины, стоящие наготове в ожидании своего часа. Ему приходилось читать в газетах о богатом оснащении бригад, но Павел Савельевич, грешным делом, думал, что газеты выхватывают лучшее, наиболее броское. Он вообще не очень-то жаловал местных газетчиков, после того как побывавший в питомнике корреспондент из области перепутал в своем очерке фамилии звеньевых и сроки стратификации семян и вдобавок ни словом не обмолвился о неудачных всходах сосны и о набегах сусликов, нанесших чувствительный урон питомнику. Прочитав очерк, Павел Савельевич не поленился позвонить в область и разыскать корреспондента, но тот ничуть не огорчился, когда узнал о своей оплошности. А суслики, он сказал, просто  н е  у к л а д ы в а л и с ь  в его очерк, так как писал он не о недостатках в работе питомника, а о достижениях.

А уж этакое Павел Савельевич и вовсе не понимал. И теперь он был рад, что мощные дизельные тракторы и новенькие лесопосадочные машины  у л о ж и л и с ь  не только в газетные строки, но нашлось для них место и в полевой бригаде…

Павел Савельевич поужинал обжигающими галушками, припахивающими дымком, как в полузабытом крестьянском его детстве. Галушки были крупные — из тех полтавских галушек, которые по солдатскому присловью отшибут ногу, если ненароком шлепнутся на нее. Дородная кухарка Федосья все ходила вокруг ученого лесовода и громко сокрушалась, что ничем, кроме грубых галушек, не может угостить такого именитого человека.

— Да будет вам! — вышел наконец из терпения Павел Савельевич. — Ежели хотите знать, галушки — любимое мое кушанье… Подсыпьте-ка еще горяченьких!

Просьбу гостя стряпуха уважила, но, узнав о таком низменном вкусе ученого-лесовода, сразу перестала лебезить перед ним и даже усомнилась в его учености.

Чтобы никому не мешать, Павел Савельевич уселся в сторонке и исподволь наблюдал за жизнью стана. После ужина ночная смена отправилась в степь, а оттуда вскоре гурьбой привалили трактористы и прицепщики дневной смены. На их усталых и запыленных лицах прочно прижилось то горделивое выражение довольства собой, какое бывает у людей молодых и чистых душой, когда они вдосталь потрудились, ни в чем не могут себя упрекнуть и вообще твердо убеждены, что ребята они ничего себе, правильные.

Многие трактористы знали Павла Савельевича по курсам, где ом читал им основы лесоводства. И теперь, завидев его на стане, они здоровались с ним с тем особым удовольствием, с каким вчерашние ученики здороваются с бывшим своим учителем, некогда доставившим им немало забот и волнений. Здесь сказывается не так запоздалое уважение к строгому педагогу, как лихая уверенность, что теперь-то он при всем желании не может уже причинить им никакого вреда.

Одному бывшему своему ученику Павел Савельевич сказал «здравствуйте», другому — «привет», а третьему пожелал доброго здоровья. Варя одобрительно усмехнулась: она тоже не любила однообразия.

Замерив выработку дневной смены, она вернулась на стан и первым делом подошла к доске показателей у входа в вагончик. Против фамилий трактористов ровным столбцом выстроились проценты выработки: единицы под единицами, десятки под десятками, палочки сотен под палочками. Варя встала на цыпочки, примерилась и одним махом провела мокрой тряпкой сверху вниз, стирая десятки и единицы вчерашних процентов. А палочки сотен она не трогала и, сверяясь с бумажкой, приписала к старым сотням новые десятки и единицы. Судя по тому, что сотни сильно уступали в яркости другим цифрам, Павел Савельевич понял, что эту манипуляцию Варя проделывает не в первый раз.

Мелкий этот случай порадовал Павла Савельевича: ему всегда нравилось, когда люди умело строят работу и экономят свой труд. Он был убежден, что в каждом деле таятся такие возможности и человек расторопный их всегда отыщет…

Варя разговаривала у доски показателей с маленьким чумазым прицепщиком, и вдруг голос ее зазвенел, ликующие нотки зазвучали в нем. Заинтересованный Павел Савельевич вскинул голову и увидел рослого парня, перепрыгивающего через ближний окоп. Расстегнутый на груди комбинезон открывал выцветшую гимнастерку старого образца, с петлицами и отложным воротником, и Павел Савельевич догадался, что это и есть бригадир Алексей, о котором ему рассказывала Варя, — тот самый, что оснастил вагончик колесами, снятыми с вражеского танка. Кажется, зимой на курсах он встречался-таки с ним.

Ищущие глаза Алексея наткнулись на Варю, и серое от