Тройное Дно - Леонид Могилев

А дальше — больше. Ночью гобой, а он по совместительству у нас бухгалтер, проиграл все наши деньги, вернее, все, что остались, а он их частями отсылал в филармонию, но все равно много денег, за треть поездки, проиграл на бильярде. С горя. Ну чего там? Тысячи четыре «зеленых». Эко дело. Только он еще и повеситься решил. И почти преуспел. Вытащили его, однако, из петли. А если бы не вытащили, оплошали, то всем бы освобождение. Сам проиграл, сам себя наказал. А теперь вот жив. Надо выручать. А уже билеты на самолет. Всем домой хочется. Ну что такого? Скинуться можно. Так ведь где гарантия, что он опять в петлю не прыгнет. Или бритвой по горлу. Тоже удачно можно попасть.

Я всякие уродства видел. Контрабасы пыхтят, на самолет собираются. Все добро наше уже на аэродром уехало, за исключением самых любимых инструментов. Мы навели справки. Бильярдист этот — известная бестия. Денег не вернуть. Ну что тут поделаешь? Мастер говорит: «Он здешний. Пошли к нему домой, объясним, что деньги казенные. А нет, так за горло». Ох. Ну, пошли. Мастер, я и флейточка. «Я его разжалоблю. Это же отчасти из-за меня».

Ну, пошли мы. Квартира богатая. Один живет. Выслушал, посмеялся. Осмотрел нас. «Ну что у вас попросить? Вы же ребята нищие. Вот если бабу оставите со мной на час, так и быть. Отдам. Это уж сами должны понимать».

Мастер его сразу душить хотел. Но тут мне повезло, и, видимо, последний раз в жизни.

«А давай сыграем на все. Если ты выиграешь, баба твоя, — а тут флейточка аж серой стала, а мастер опять взвился, — а если нет, все до копейки назад и три шампанского. Вон тех, что за стеклом стоят».

«Ты понимаешь, мужик, на треугольнике я с тобой соревноваться не буду. Тут ты гениален. На бильярде — смешно. Я в Подольске второй кий держал по всей державе. А вот не хочешь ли вот в такую игру?» — И снимает со шкафа… Что? Ага…

Ну конечно, настольный хоккей. Флейточка покраснела, мастер завыл. Я пиджак снимаю. Ну откуда он может знать? Но и опасаюсь. Он ведь должен всякие полеты снаряда спортивного на три хода вперед высчитывать. Профи.

«А откуда у тебя это?» — невинно спрашиваю.

«Да вот, вместо выигрыша взял, — смеется, — ну, или играешь, или скатертью дорожка. Только без бабы. Она тут останется. А денежки вот они», — столешницу открыл и показал.

«Так, — говорю, — играем пять минут и без разминки. Заводи будильник».

«Зачем будильник? Электронный секундомер в часах. С зуммером». — И он завел. Главное в этой игре — спокойствие и броски крайними нападающими с ходу. Одолел он меня. Почти. Пока я к этой поляне привыкал, получил шесть штук, а забил три. А времени осталось — минута с небольшим. Компания моя сидит, ну смерть и то краше. Мастер нож перочинный в кармане раскрывает. Но у игрока-то наверняка ствол припрятан. Тут я постиг эту коробку, а счет уже десять — шесть. Глянул я еще раз на флейточку, мастеру подмигнул и говорю игроку: «Беру тайм-аут. Останови секундомер». — «Имеешь право», — отвечает. И остановил. Тут я куражиться начал. Приседать, кисти рук разминать. Узнал, сколько секунд до сирены, — и началось. Я мог сразу штук двенадцать забить — и дело кончено, но мне все мало. Секундомер в мозгах тикает, рука не дрожит, довел дело до равного счета, потом специально пропустил, и вместе с сиреной вкатил шайбу, да так, что сбоку подбросил, а центровым головой — и в самую девятку. Мастер привстал, флейточка ополоумела, а игрок говори?: «Я от дополнительного времени отказываюсь, ты чемпион». И деньги, все до рублика, отдает.

Когда мы уже из дома вышли, он меня в сторону отводит и говорит: «Мужик, ты же цены себе не знаешь. Ты же игрок. Давай я тебе уроки буду давать на бильярде, и мы поедем по державе. Страшные бабки будем иметь. Я же доподлинно знаю». Я вздохнул, крякнул и отказался. Потом он нас догоняет, кричит: «Шампанское забыли!». Да ну его к черту, это шампанское.

На этом у нас с флейточкой все и закончилось. Вернулся я на фабрику, забрал вещи свои, грамоты, книжку трудовую. Там уже в кадрах благодарственное письмо лежит из отдела культуры. Я и его забрал.

Я теперь в Астрахань собрался. Говорят, там хорошо. Рыба есть еще и то ли префект, то ли парторг справедливый. Ну отчего бы мне не поехать в Астрахань? А мастер теперь в Питере, на улице лабает. У канала Грибоедова. Надо как-нибудь заглянуть. Заказать песенку.

День рождения

Зверев вернулся со службы в шестом часу. Поставил в вазу пять роз, полученных вместе с другими пустяками от сослуживцев по случаю дня рождения, и снял костюм. Потом он долго стоял под душем. Горячим, затем холодным, растерся банной рукавицей и потянулся туда, где обычно висело полотенце. Сегодня его на месте не было. Тогда он голым прошел в комнату, нашел махровую простыню, вытерся. Вернулся в ванную, подобрал грязную рубашку, трусы, бросил их в корзину. Причесался перед запотевшим зеркалом. Натянул чистое белье и вернулся в комнату. Комнат было две, и с некоторых пор — обе его. После того как уехала, ушла, испарилась женщина, что жила с ним в этой квартире.

В спальне он влез во фланелевые домашние брюки, рубашку-тенниску, прошлепал на кухню, вынул из холодильника две бутылки пива, одну об другую открыл, налил в стеклянный тонкий бокал, вышел с ним на балкон и посидел там минут десять. Он позаботился о том, чтобы сегодня никто не приходил к нему, и спешить ему было незачем.

В гостиной он вытащил на середину обеденный стол, накинул праздничную скатерть, щелкнул клавишей магнитофона.

Пристрастия его со временем не менялись, он предпочитал музыку черных трущоб Гарлема всякой другой. На всех кассетах было примерно одно и то же. Но одну он все же отложил. Минуту подумал и спрятал в секретер. Потом сделал музыку погромче, опять прошел на кухню, вынул из холодильника сыр чеддер, ветчину, початую банку томатов, майонез. Постояв секунду, достал еще бутылку пива, сдернул крышечку о край стола и перелил пиво в бокал.

Хлеба и яиц не было. Тогда он накинул на себя куртку, взял пакет, бросил в него кошелек, ключи, вышел и захлопнул дверь. «Универсам» функционировал напротив. Впрочем, теперь он назывался супермаркетом. По пути Зверев попробовал вспомнить, что когда-то было изображено на этом пакете, но краска совсем стерлась, а пакет держался на удивление.

* * *

Во дворе шла обычная вечерняя жизнь. Хлопотали хозяйственные дамочки, дети, что поменьше, устраивали свои несуразные игры, а те, что постарше, — невинные флирты под надзором недремлющего двора.

В зале универсама было немноголюдно, что казалось удивительным, нашлись хлеб черный и белый, десяток яиц, кое-что еще, всякие мелочи. Возле стеллажей с бутылками он помедлил. Взял одну коньячную и пару сухого, недорогого. Хозяйственные хлопоты были ему не в тягость. Возвращаясь домой, Зверев подумал, что жара скоро начнет спадать и можно будет опять посидеть на балконе.

Он вернулся. Времени прошло немного. Кассета еще не кончилась. Уходя ненадолго из дома, он не любил выключать электроприборы и бытовую технику. Пиво все же нагрелось, и он вылил его в раковину, пустил воду, сполоснул бокал, поставил его в сушилку. Налил в кастрюльку воды, положил три яйца. «Именинник…» — сказал он себе и, довольный этим, опять открыл холодильник. Достал баночку кальмаров, открыл, слил жидкость, покрошил на доске, сложил в тарелку. Сверху — несколько ложек майонеза. «Просто и естественно», — продолжил уважаемый милиционер прервавшийся разговор с самим собой. Отнес тарелку на праздничный стол. Тем временем яйца сварились. Он выключил газ, снял кастрюльку, поставил под холодную воду из-под крана…

Картофельный салат он делал долго и старательно. Выложил его в салатницу, отнес на стол. Нарезал ветчину, сыр, разложил на тарелках, во вторую салатницу выложил томаты. Достал из бара фужер и рюмку. Потом еще один фужер, а вторую рюмку на стол не поставил. Очень долго протирал фужер полой рубашки, посмотрел на свет и еще протер. Поставил на стол, ко второму прибору. Осмотрел все, добавил хлебницу и масло на специальной тарелочке. Переменил воду в вазе с цветами, поставил в середине стола свои розы. Потом ушел в спальню, лег на тахту, стал смотреть в потолок. Потолок был чист, впрочем, как и все в квартире, чистое, свежевыкрашенное, поклеенное, недавно внесенное…

Когда от него ушла женщина, он вначале не брал это в голову, ходил, как и раньше, на службу, выезжал на задержания и опознания, по разным делам, иногда до полуночи просиживал в кино. Да только однажды утром не встал, как обычно, а провалялся весь день на тахте. Неспешно ворочались в голове однообразные мысли.

Потом пришла ночь. Нашелся телефон старого товарища по университету. Товарищ приехал, привез водку. Потом, уже под утро, ходили по городу, пели, стучали в чужие окна. Потом было забытье. Потом опять ночь. На следующее утро он снова не пошел на службу. Сказался больным. Дождавшись, когда откроют гастроном, купил несколько бутылок портвейна, пил, засыпал, снова пил… просыпался.