Будь моим сыном - Николай Печерский

Марфенька вскинула свои голубые глаза на Ваняту и вдруг вздохнула.

— Я ей вот как завидую, Нюське...

— Почему?

— Знает она все. И вообще красавица. Ты кому-нибудь завидуешь?

— Я никому не завидую, — сказал Ванята.

Марфенька рассмеялась.

— Вре-ошь!

— Вот еще...

Марфенька удивленно посмотрела на человека, которо­му чужды живучие, как пырей, людские слабости, и ска­зала:

— Тебе хорошо! А я всем завидую! Чем лучше человек, тем больше завидую, Даже Ване Сотнику...

— Ха! — выдохнул Ванята. — Чему завидовать?

— Не знаю. Я не умею объяснять...

Марфенька прикусила губу, подумала минуту и спро­сила:

— Ты «Чапаева» видел?

— Ну да, — сказал Ванята.

— Я тоже видела. Несколько раз. На коне, А бурка, как туча...

Ванята пожал плечами.

— Что ж, по-твоему, Сотник — Чапаев, да?

— Нет, он не Чапаев, — задумчиво сказала Марфень­ка. — Сотник — он другой. Он...

Марфенька запнулась, не умея объяснить Ваняте, кто же такой Сотник и что он из себя представляет.

— Ты чего нахмурился? — спросила она, — Обиделся, что я про Сотника так говорю?

Спросила, но ответа не ждала. Только смотрела вдаль и улыбалась. Видимо, и сама точно не знала всего, что свя­зано с мальчишкой в синем простом комбинезоне.

Молча шел Ванята рядом с Марфенькой. Конечно, Мар­фенька загнула со своим сравнением. Но все равно ему было завидно, что есть на свете люди, о которых так тепло и преданно думают девчонки, похожие на лесной гриб подбе­резовик.

Глава девятая

ОРГВОПРОС

Ничего выдающегося в Нюське, то есть в Анне Никола­евне, Ванята не заметил, Марфенька просто-напросто увлек­лась. И Сотника расписала вон как, и братьев Пыховых, Ну — рыжие, ну — едят живую рыбу. Что тут особенного? Кое-кто червей трескает, и то ничего — живет!

Анна Николаевна была в серой блузке и синих матерчатых брюках, измазанных землей на коленках. У дерева, ревниво поглядывая на хозяйку, стоял рослый гнедой конь.

Сначала Нюся рассказала про свеклу и живущую в ней сахарозу, потом склонилась над пышным, зеленовато-бу­рым кустом, показала, сколько надо выдергивать из него ростков, а сколько оставлять, чтобы поле принесло хороший урожай, а корни были крупными и тяжелыми, как слитки.

— Понятно? — спросила она. — Ну, тогда приступайте. Только смотрите у меня... без брака!

Минута — и уже пляшет под Нюсей резвый, шальной конь, просит большой, быстрой дороги. Только тут Ванята понял, что сам залюбовался Нюсей, а может, и позавидовал ей, как завидует Марфенька. Видимо, другой человек может понравиться тебе лишь тогда, когда перестаешь думать о самом себе.

Ребята подвертывали рукава, становились возле своих рядков. Ваняте не приходилось раньше полоть свеклу. Один раз он вместе с классом обрывал в колхозном саду яблоки, в другой — сажал вдоль большака тополя и гибкие, упрямые липы. Вот, пожалуй, и все... Но там — совсем иначе: пора­ботал час-другой, и шабаш. Не было там ни угрюмого брига­дира Сотника, ни девчонки, похожей на гриб подберезовик, которая смотрит на тебя и думает: «Сейчас мы проверим, какой ты есть на самом деле, Ванята Пузырев!»

Ванята твердо решил, что не ударит лицом в грязь, вы­жмет сразу третью скорость и обставит всех козюркинских ребят. Пускай тогда чешут затылки и сами решают — шатун он или свойский боевой парень, с которым можно по-на­стоящему дружить, работать и вообще...

Ванята стал против густой, уходящей вдаль свекольной строчки, наклонился и начал один за другим выдергивать из земли хрупкие, с розовой неокрепшей ножкой ростки.

По свекольному полю недавно прошел трактор с культи­ватором на прицепе. Все поле было разлиновано, как тетрад­ка по арифметике. В каждом квадрате рос пышный кудря­вый букет. В этом букете надо было оставить по два-три стебелька — самых живучих и надежных. И тогда они не станут глушить друг друга, всласть будут пить своими ко­решками терпкие соки земли, припасать к осени сладкий белый сахар.

Сначала у Ваняты все шло отлично. Влажные, пахнущие землей ростки так и летели в стороны, А ну еще раз! Еще раз! Нажми, Ванята!

И вот уже осталась позади Марфенька, мельтешили вда­леке Сотник и братья Пыховы,

Нажми, Ванята!

Вскоре Ванята стал понемногу сдавать, Устали с непри­вычки руки, заломило в спине; перед глазами завертелись, запрыгали радужные и ядовито-зеленые круги. Как-то со­всем незаметно обошла Ваняту Марфенька, вырвался вперед Ваня Сотник, пыхтели рядом с ним братья Пыховы, Даже правнук деда Егора Сашка Трунов был впереди Ваняты, оглядывался в его сторону и нахально показывал язык,

В душе Ваняты закипело все от негодования и обиды. Не глядя, сколько попадало под руку и сколько оставалось в свекольном гнезде, он дергал стебельки, швырял их в бок, через голову и вообще куда придется.

Нажми, Ванята, нажми!

За низенькой лесной полоской, по ту сторону поля, мелькнула красная косынка. Это возвращалась из трактор­ной бригады агроном Анна Николаевна.

Косынка-маковка катилась над острым лесным гребеш­ком, исчезала на миг и появлялась снова.

Анна Николаевна вынырнула наконец из гущи деревьев на обочину. Спрыгнула с коня, привязала повод к ветке и пошла вдоль свекольных рядков. Изредка она наклонялась, выщипывала какую-то травинку и продолжала путь. Но вдруг она остановилась, взмахнула над головою рукой.

— Бригади-ир! Эй, бригади-ир!

Ваня Сотник разогнулся, вытер лоб согнутой рукой,

— Чего там еще? Тоже выдумали!

— Тебе, что ли, кричу?

Сотник отряхнул руки, переступая через рядки, неохот­но пошел к агроному.

Все подняли головы, смотрели в ту сторону. Что случи­лось там?

Сердце Ваняты сжалось. Он догадался, почему сердится и размахивает руками возле Сашкиного рядка Анна Нико­лаевна. Сашка халтурил так же, как и он. Не случайно он обставил всех и уже добрался почти до самого края поля.

Сейчас ударит, загремит во всю силу гром и над его го­ловой. Анна Николаевна ни за что не простит ему этого. Подойдет к его рядку, взмахнет рукой и крикнет:

«Эге, брат! И ты такой, как Сашка! А ну вали отсюда, шатун!»

Анна Николаевна что-то спрашивала Сашку. Он оправ­дывался, показывал пальцем на забинтованную щеку. Сот­ник стоял рядом, слушал. Продолжалось это недолго. Анна Николаевна прогнала Сашку с поля, а сама пошла вместе с Сотником по рядкам — по тем, где работала Марфенька, где пыхтели, не разгибая спины, рыжие братья Пыховы.

Вот она задержалась на минутку возле Ванятиного ряд­ка, наклонилась к земле. Ванята обмер. Он пропал! Погиб навеки!

Анна Николаевна между тем растерла что-то в пальцах, как растирают томительно-сладкий чебрец, понюхала и обернулась к Сотнику.

«Нет, не заметила!» — мелькнуло в голове Ваняты. Это ему только показалось!

Но о чем же они тогда говорят там Сотник и Анна Николаевна? Почему не уходят с его рядка?

Ванята весь взмок, будто выбрался из горячей, дымной бани. По щеке побежала и скатилась за воротник тонкая холодная струйка пота.

Анна Николаевна и Сотник поговорили еще немного и ушли, поглядывая по сторонам на рядки других ребят.

У Ваняты отлегло от сердца. Похоже, все обошлось. Надо же было ему... Он поглядел вслед уходящему агроному, по­тер занывшую еще больше поясницу, выругал еще раз сам себя и снова принялся за дело. Злость и досада прибавили сил. Он работал без передышки, не пропуская ни одного кустика, ни одного лишнего ростка. Сотрет ладонью набежавшие на лицо капли пота и снова жмет вперед и впе­ред.

Пришел в себя Ванята и кое-как отдышался только на краю поля, На взгорке дымилась, просыхая на солнцепеке, трава, над легкими малиновыми шапочками дикого клевера суетились пчелы.

Возле корявой, в палец толщиной березки сидел изгнан­ный с поля Сашка и перематывал вокруг физиономии по­вязку.

— Эй, ты, иди сюда! — крикнул он.

Ванята помедлил минуту, но все-таки - подошел. Теперь ему только с Сашкой Труновым и водиться.

Постоял рядом, поглядел, как мотает бинты Сашка и, ни к селу ни к городу, спросил:

— Чего это тебя турнули?

 Так просто... Нюська говорит, плохо прорываю. Ви­дал такую? Она ко всем цепляется. В том году Тимошка Ходоров ячмень на ферму возил. Ну, а мешок порвался. Одна капелька просыпалась... Нюська увидела и потом це­лый месяц пилила — и на собраниях и просто так.

—Довела человека до ручки. Пришел он в правление, ударил себя кулаком в грудь и сказал: «Штрафуйте, раз такое дело? У меня от этой Нюськи нервная болезнь развилась»,

Сашка завязал на макушке концы бинта, пощупал для верности повязку и сказал:

— Садись. Курить умеешь?

Ванята смолчал. Он курил всего один раз в жизни, когда нашел на речке вместе с Гришей Самохиным пачку «Казбе­ка». Кажется, это было в третьем классе. Мать отругала его и потом еще долго вспоминала эти проклятые папиросы и замахивалась при случае тряпкой.