Маленький Большой человек - Томас Бергер

Если бы вождь догадывался, что дело обстоит именно так, он бы предупредил папашу заранее, потому что в этом отношении индейцы — народ честный. Они не испытывают раскаяния за всё, что творят под воздействием алкоголя, потому что воспринимают его как какую-то таинственную стихию, вроде смерча. Вам ведь не придет в голову винить себя, если ураганный ветер поднимет вас в воздух и швырнет на кого-нибудь; хотя, если вы предвидите такую возможность, то, конечно, можете посоветовать ему уйти подальше… Вот так же и индейцы, когда собираются предаться возлияниям, честно предупреждают, если, конечно, у них нет на вас какого-нибудь «зуба».

Старая Шкура взял жестяную кружку, что протянул ему папаша, и, запрокинув голову так, что его цилиндр свалился на землю, одним махом опорожнил её, словно это была вода или холодный кофе. Жидкость уже миновала горло и оказалась в животе, и тут только до него дошло, что он выпил. А поняв, что это такое, он тут же мгновенно опьянел, и в ту же минуту его глаза заблестели влажным блеском, словно два сырых яйца. Он повалился навзничь и принялся дрыгать ногами так, что один мокасин соскочил и залетел на крышу нашего фургона. Его мушкет упал дулом вниз, и при этом в ствол набилась земля, о чём позже я ещё скажу…

Тем временем наши мужчины, тактично не замечая, что с ними творится, обратились к другим. Поскольку кружек больше не захватили, индейцы стали передавать по кругу бутыли, скаля зубы, и тут мистер Трой, решив, что его идея прекрасно удалась, принялся похлопывать воинов по плечам, словно собутыльников в салуне. Даже я в свои десять лет заметил, что Шайенам этот жест был не совсем понятен: если одной рукой ему дают подарок, а другой тут же бьют, причём, все это проделывает представитель иной расы, то это переворачивает все его представления о правилах хорошего тона — это всё равно, что кормить лошадь и тут же стегать её.

Остальные опьянели не так быстро, как Старая Шкура, который захмелел не столько от виски, сколько от неожиданности. Глядя на него, остальные, в общем-то, подготовились — насколько может подготовиться краснокожий — и далее их состояние проходило три стадии: сначала — бурная благодарность, когда им вручали бутыль, потом, когда Трой хлопал их по плечу, — некоторая растерянность, а потом по мере того, как алкоголь проникал в кровь, они постепенно приходили в приподнятое настроение — и всё это происходило вполне мирно и тихо, конечно, если не считать неизменного «хай-хай» и удовлетворенного бормотания.

Когда все выпили по одной, мы ещё могли отделаться и уйти подобру-поздорову, но тут Старая Шкура пришёл в себя, встал и знаками дал понять, что он готов отдать своего пинто (пегого коня), свой цилиндр, свою серебряную медаль, мушкет и вообще все на свете, вплоть до набедренной повязки за ещё один глоток.

— О, не волнуйтесь, патриарх прерии может надеяться на наше гостеприимство и оно не будет ему стоить ничего! Жаль только, что я не говорю на иврите…

И мой папаша вручает вождю целую бутыль — ему одному! А мистер Трой вручает другую воину с расплющенным носом и хлопает его по спине. Этот парень, которого, кстати, звали Горб, медленно пьёт, потом облизывает губы, возвращает бутыль, потом корчит такую рожу, словно рядом что-то воняет, и начинает выть, как шакал на полную луну. Все остальные в этот момент ещё спокойны, поэтому его выходка кажется просто забавной. А Старый Вигвам, оторвавшись от своей бутыли, чтобы перевести дух, стеклянными глазами смотрит на Горба и это, похоже, раздражает последнего, потому что он вытаскивает свой стальной томагавк и делает шаг навстречу вождю, а тот поднимает свой древний мушкет и палит в него, но в дуло — помните? — набилась земля, и ствол мушкета взрывается — его рвет на ленты почти до самого затвора, словно банановую кожуру!

Горб стоит живой, однако напуганный взрывом и к тому же не в состоянии ответить тем же, ибо у него нет огнестрельного оружия, а есть только лук через плечо и полный колчан стрел. Он медленно поворачивается, облизывая губы и тут взгляд его падает на мистера Троя, который подает угощение молодому воину по имени Тень (все эти имена я узнал позже). Мгновение Горб изучает спину Троя, потом левой рукой похлопывает его точно так же, как тот недавно похлопывал его самого; при этом белый человек поворачивается к нему, весёлый и радушный, словно в клубе среди своих друзей…

(Ни он, ни папаша, ни кто другой на выстрел не обратили ни малейшего внимания), и тут Горб всаживает лезвие топорика прямо ему в лоб. Это был один из тех фабричных топориков, что можно купить у торговца — задняя часть наконечника у него полая, как чубук трубки, и если просверлить дырку в рукоятке — из него можно курить.

Трои минуту смотрит, скосив глаза на деревянную рукоятку, что торчит у него изо лба параллельно носу. Потом Горб выдёргивает своё орудие, а жертва, обливаясь кровью, делает шаг назад. Тень с тупым выражением на лице подхватывает бутыль из рук Троя, и тот падает навзничь. Тут Горб растопыренной ладонью бьет нового обладателя бутыли в лицо, а тот обрушивает ему на голову тяжёлый сосуд с такой силой, что он разлетается вдребезги и обоих заливает виски. При ударе бутылью правая ноздря Горба отрывается от носа, и она болтается на тоненькой ниточке кожи, и все его лицо изрезано, словно на него набросили кровавую сетку. Однако они с Тенью тут же вступают в схватку за пока ещё целую бутыль, коль скоро предмет из разногласий уходит в землю среди осколков. Начиная с этого момента потасовка принимает всеобщий характер, и шум стоит дикий: крики, вопли, визг и вой, сталь глухо врубается в кость, шелестит вспарываемая плоть, гремят выстрелы, свистят в полете стрелы и глухо вонзаются в цель.

Женщины и мы, малышня, оставались всё это время у фургонов, и хотя я не мог разглядеть папашу в этом столпотворении, я слышал как он вопит, покрывая своим голосом весь остальной шум. «О, братья, скажите, в чем я ошибся?» — потом он словно поперхнулся, в горле его что-то забулькало — и искра его жизни погасла. Я увидел его на следующее утро — он был весь утыкан стрелами, словно шкура, которую растянули для просушки. Однако скальп с него не сняли потому, что это была не война, а просто виски и безумие, так что индейцы трофеев не брали. Они дрались между собой так же, как и с белыми. К примеру, Куча Костей из пистолета, который заряжается со ствола, разнес затылок Облаку, и мозги брызнули из его головы, словно вода из пробитой фляги; он долго ещё стоял, раскачиваясь на месте, а потом рухнул, так и не выпустив из рук бутылки, которая стоила ему самой жизни, и Куче Костей пришлось вырывать её из объятий трупа.

Уолш, который, как настоящий ирландец, приложился к бутыли ещё до того, в фургоне, вынул из сапога нож, но в свалке развернул его острием к себе и проткнул свой собственный живот. Умирая, он страшно хрипел. Остальные наши мужчины погибли, не оказав никакого сопротивления. Дальше я разглядел Джекоба Уортинга, узнав его по подметкам сапог, — он починил их в Форт-Ларами.