Игры на воздухе - Сергей Надеев

Игры на воздухе

Из пяти книг

Сергей Александрович Надеев

© Сергей Александрович Надеев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихи – вроде бы вот они, перед нами, они написаны, а для чего, для кого – с первого взгляда не разберёшь. Но остаётся стойкое ощущение, явственный привкус того, что за ними стоит нечто бóльшее. Это как шифр. В этих строках есть тайна: смотришь – и пред тобою лишь хаос цветовых пятен, а присмотришься – возникает картина. С первого раза они не даются, они ускользают, протекают сквозь пальцы, их «пролетаешь», словно не за что зацепиться. Вот она, странность, – стихи непременно требуют объяснений. Или, другими словами, предполагается, что они ждут толкования. Или написаны тому, кто знает. Как герметические тексты, малоинтересные сами по себе, но если есть код… Слабые значения – пожалуй, именно этот образ является определяющим.

Лесное лето

«– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина…»

– Ах, – промолвила, – вот и тебе половина.Лето ахнулось яблоком – от вершины до самого низа.Долька сливы спеклась (разве в чём-то повинна?) На железе карниза.

Уходили по берегу к поплавку проржавевшей насосной,Пробирались, сжимая перила, по зыбким понтонам,Солнце, встав за спиной, от воды отражалось несносно,Застилая глаза то цветным, то солёным.

Доносились счастливые возгласы, стрекот моторки…– На! – пакетик блеснёт. И посыплются в воду,Неспеша раскатившись, тугие восьмёрки– Что ж не ловишь! —Улыбнусь виновато, скину тапочки с бледным тавром «Скорохода».

Что мы ждали от лета, когда сочиняли ночамиШум на влажном песке и едва долетающих капельЛедяные уколы, атлетов с лепными плечамиИ пловца на отшибе, «Как водичка, приятель?»?..

Сядешь рядом, на тёплые доски.Расплывётся пятно, подминаяМелких выбоин трещины, сколы, извивы, бороздки.Чуть дрожишь от воды, мягко щуришься, к небу лицо поднимая…

«Чуть свет, чуть птичьих интонаций…»

Чуть свет, чуть птичьих интонацийДостанет, чтобы скрасить лес,Густой от запаха акаций,В прожилках пасмурных небес —

Ты ускользаешь за калитку,Чтоб у воды, невдалеке,Согреть продрогшую улиткуВ полуразжатом кулаке.

И дразнишь сонную округу,Когда, услав поводырей,Спешишь к сверкающему лугу,Жуков роняя и ктырей.

О, как тебе даётся спороНаука этой широтыСрывать в охапку у забораТравоподобные цветы!

Мне не угнаться, не угнаться…И только вижу сквозь туман,Как прогорает меж акацийТвой невесомый сарафан.

«Я бреду по колено в июле…»

Я бреду по колено в июлеИ читаю в игре голубиц,Как тебе, босоногой, нетрудноПробираться по пояс в полуднеИ молчаньи напуганных птиц.

Про тебя сочинили стрекозыНеподвижный полёт над водой,Про тебя, прошуршав по рогозу,Выкликает брусничную прозуНе один муравей молодой.

Бог ты мой! босиком, ежевикой,Листоедов роняя в траву,Катишь день, словно обруч, увитыйБелоталом, ольхой, повиликой,Горицветом соришь на ветру!

Ты бежишь без оглядки. И, верно,Обронила дорогой в хвощиГорький привкус цветущих календул,Телиптериса влажные ленты,И уже не ищи, не ищи…

«Пресветлая, от лета уклониться…»

Светлане Кековой

Пресветлая, от лета уклонитьсяНе хватит сил. – Среди каких луговТебя настигнет аромат душицыИ разнотравья выцветшие ситцы,И пенье бородатых пастухов?

Беги, беги, простой рожок заслышав!Найдёшь приют в сторожке луговой.Там хор цикад не знает передышек;Кострец кольнёт, склонившись до лодыжек,И слабо вскрикнешь: «Боже, Боже мой!..»

Порадуй увальней и с глиняною крынкойПодсядь к кострищу… – Это свыше сил:Пить молоко и плакать под волынкуИ видеть звёзд колеблемую дымкуИ слышать кобылиц, ступивших на настил!

Лови зрачки влюблённых волопасов.Они следят, приоткрывая рот,Как тянется со всех степных широтНочных жуков нерасторжимый флот,Невысоко вычерчивая трассы.

По ходу искр, влекомых в небосвод,Присев на крае вытертой овчины,Ты предскажи обилье и приплодСтадам, почившим у подножья вод,Да яркие, как лето, октябрины.

Прислушайся, но кто там, босиком,Пугая бабочек, оцепеневших в травах,Пути не разбирая, напролом,Спешит к ночным пастушечьим забавамИ валится на влажный чернозём? —

«О, то Июль упал в изнеможеньеИ бровь рассёк». – Белёсые вискиЗажми ему, затихшему в коленях,И чемерицы разотри коренья,И боль уйдёт с касанием руки.

Он подрастёт, юнец в косоворотке,И с гиканьем погонит через прудТри пары уток, он потопит лодкиИ поведёт за поводок короткийГолодных щук, вцепившихся в блесну…

Но обернись, – куда же пастухи?Они уходят, охлестнувшись лямкойПустой сумы. Ночной огонь утих.И остаётся от веселья ихПустая крынка с бабочкой зорянкой…

«К нам скользит, сгорая в мириадах…»

А. П.

К нам скользит, сгорая в мириадахВодных брызг, в мерцании арцеллБледно-жёлтый баловень прохлады,Пробиваясь плотной цепью тел.

Это пляшут, растопырив пальцы,Подымая водяную пыль,Дачники, смывая с кожи кальций,Нитрофос и звёздочки белил.

Вот они, колени расправляя,Точат грудь колеблемой водойИ стрекозы шумно зависают,Разгребая лопастями зной.

– Что же ты? присядь в тени на тинеИ лепи, купая пальцы в глине,Дудочку о дырочке одной!

Но спадёт в прибрежных корневищахЗвон и гомон комариных труб,Лишь твоё дыхание заслышавИ завидев дудочку у губ…

«Дорогами, похожими на рвы…»

Дорогами, похожими на рвы,Мы ехали в расхристанной телеге.Ольховой жердью, срубленной на слеги,Сшибали листья вянущей травы.

Шли колеи, пробитые сквозь лес,Сквозь марево позавчерашних ливней.Насвистывая весело, вольны мыСчитать верхи деревьев до небес.

Лес обступал. В нём не искали мыИных примет, чем осени и жизни, —Как вдруг пронзило болью об Отчизне,Хватив за сердце!Замолчали мы.

Вот эти – куст и влажный запах мхов,Настой смолы, поскрипыванье втулокИ – в памяти – негромкий переулокДа палисадник, полный лопухов,

И то, что было прожито, и то,Что проживём, переживём, осмыслим —Мы Родиной отныне назовём —

…и лес, и звон на птичьем коромысле.

«В селе с названием «Кайсацкое…»

Николаю Кононову

В селе с названием «Кайсацкое»Ты занят стрижкою овец.

…Бредёшь в степи походкой штатскоюИ след от ножничных колецТревожит, вроде обручального…А степь сжигает на ветруПолотна неба цвета сального.Раскаянье придёт к утру.

Как славнодушу наболевшую,Ступая в ржавых сапогах,Нести травой перегоревшеюИ гарь услышать на губах!И помнить кожею и жиламиОвец худые рамена,Как отводил кривыми виламиРучьи горячего руна.

О, представлял ли эти мутныеИ студенистые пластыВ отдохновения минутныеТем золотом, что жгло персты?Об этом ли мечта итакова?..Но жижа свищет сквозь настил,И овцы плачут одинаково,Лишённые руна и сил.

Всем телом вздрагивают изредка.…Переступая тяжело,Июнь качает – вроде призрака —В огнях и мареве село.И утихает над кошарамиВолна обид сама собой,

И овцы, связанные парами,Жуют губами вразнобой.

А ты – бредёшь путём дымящимся,Рубаху стаскиваешь прочь,Овечьим мускусом слоящимсяЦарапая степную ночь.А после, у канала мёртвого,Лежишь, одетый в небеса,И слушаешь до полчетвёртогоГребцов ахейских голоса…

«По Успенской дороге – мы слышали – песню запели…»

Ю. Л. Болдыреву

По Успенской дороге – мы слышали – песню запели.

Косари возвращались? Или несколько баб, побросавВ колее телогрейки, дремали на жёсткой постелиИ нестройно бубнили жестокий житейский устав?

Мы подкрались к опушке.И там – за дорогой – на полеМы увидели тощих большеротых расслабленных бабДа задохшийся трактор над кучей сиреневой соли,Мужика на пригорке и скудный обеденный скарб.

Ветер спутал траву, и обрывки газетной обёрткиРазлетелись по полю. Ковыляли грачи в бороздеИ косились на мятые вёдра, на жёсткие корки,И не слушали плач, словно он – одинаков везде.

Кто-то слово забыл, и разлаженный хор – оборвался.Солнце било безжалостно в чёрные скаты колёс.Конопатый мужик – словно воин во ржи – разметалсяИ лениво бранился на жёлтые столбики ос.

Попримолкла Россия, с холмов обезлюдевших схлынув,Зеленея под ряской, во рвах застоялась вода;Исхудала земля, только ветер ерошит крушинуДа неброско цветёт, выбегая на топь, череда…

Акростих